Это сочувствие было частью его любви к ней, самой трогательной и нежной ее частью.
— Хотите взглянуть на ульи?
На ней сегодня было другое платье, тоже белое, но рукава доходили только до локтя, и воротничок тоже был другой. На шее были бусы из крохотных жемчужин или из чего-то похожего на жемчуг.
— Да, конечно, — сказал он, и они вдвоем прошли под аркой во двор, а оттуда в сад. Одна из овчарок потрусила вслед за ними, другая по-прежнему осталась лежать в тени под грушевым деревом.
— Батская красавица… — Она принялась перечислять сорта яблок; еще незрелые, они висели в сплетениях старых перекрученных сучьев. — Пипин Керри. Джордж Кейв.
Она указала ему издалека на рядок ульев, но ближе подходить не велела.
— Прекрасный сад, — сказал он.
— Да.
За садом начинался заброшенный огород; они шли мимо пришедших в негодность теплиц и зарослей одичавшей малины. Потом вышли по другую сторону дома, где начиналась ограда ближнего поля.
— Пойдемте прогуляемся?
Как только она произнесла эту фразу, Ральф поймал себя на том, что про себя назвал ее Люси, в первый раз в ее присутствии. Он вдруг явственно увидел перед собой два слова, Люси Голт, ее почерком, как в письме. Никакое другое имя ей бы не подошло.
— С удовольствием.
Они прошли через поле, потом еще через одно, потом краем третьего, где рос картофель.
— Это О’Рейлево, — сказала она.
Она пошла впереди, показывая дорогу вниз по крутому склону, потом через галечник, туда, где по гладкому влажному песку с хозяйским видом выхаживали чайки. Прилив оставил после себя длинные гирлянды водорослей. Из песка там и сям торчали раковины. Она сказала:
— Вот вы идете и думаете: «А девушка-то хромая!»
— И в мыслях не было.
— Вы, конечно, сразу заметили.
— Да что тут, собственно, замечать?..
— Все замечают.
А он бы сказал, что хромота ей идет. Он знал, почему она хромает. Он сказал миссис Райал, когда та его об этом спросила, что ничего в этом некрасивого нет. Он бы и сейчас сказал то же самое, но постеснялся.
— Это Килоран. — Она указала на пристань вдалеке и на дома за пристанью, и ее вытянутый в струнку палец был таким тонким и хрупким, что Ральфа охватило почти неодолимое желание перехватить ее руку и сплестись пальцами.
— Кажется, я туда как-то раз заезжал.
— А я ходила в Килоране в школу. У нашей церкви железная крыша.
— Кажется, я ее видел.
— Я никогда не езжу в Инниселу.
— Вам не нравится Иннисела?
— Просто незачем туда ездить.
— Я думал, может, встречу вас на улице, но так и не встретил.
— А чем вы занимаетесь в Инниселе? А дом, в котором вы живете, он какой?
Он описал квартиру над банком. Он рассказал, как ходит по городу, когда у него по вечерам есть время, как — довольно часто — садится почитать на летней эстраде или в пустом баре «Сентрал-отеля» или мерит шагами променад.
— Если я приглашу вас приехать к чаю еще раз, вы не откажетесь? Вам тут не скучно?
— Что вы такое говорите, конечно же, не откажусь. И ничуть мне здесь не скучно.
— А почему «конечно», Ральф?
Она в первый раз назвала его Ральфом. Ему хотелось, чтобы она сделала это снова. Ему хотелось навсегда остаться на этом пляже, потому что они были здесь одни.
— Потому что я знаю, о чем говорю. Какая уж тут скука. Я так радовался, когда от вас пришло письмо.
— А несколько недель, которые у вас остались, — это сколько?
— Три, потом мальчики пойдут в школу.
— Потому что я знаю, о чем говорю. Какая уж тут скука. Я так радовался, когда от вас пришло письмо.
— А несколько недель, которые у вас остались, — это сколько?
— Три, потом мальчики пойдут в школу.
— А какие они, эти мальчики?
— Нормальные такие ребята. Проблема в том, что учитель из меня так себе.
— Тогда кто же вы на самом деле?
— Да, в общем-то, никто.
— Да нет же, вы меня обманываете!
— У моего отца лесопилка. В конце концов, она перейдет ко мне. Ну, по крайней мере, все к тому идет.
— А вам это не нравится?
— Какого-то другого призвания я в себе не чувствую. Я уже пробовал чего-то захотеть, чего только не пробовал.
— Кем вы пробовали стать? Актером?
— Боже мой, да я играть-то не способен!
— Почему?
— Ну, просто слеплен из другого теста.
— Но попробовать-то можно.
— Да нет, не думаю, что вышел бы какой-то толк.
— А я бы все перепробовала. И сцену тоже. И жениться на богатой. Как их зовут, этих мальчиков, которых вы учите?
— Килдэр и Джек.
— Смешно. Килдэр. Какое странное имя!
— Ну, наверное, такая у них семейная традиция.
— Были такие графы Килдэр. И графство тоже есть такое.
— И город.
— А у меня есть дядя в Индии. Дядя Джек. Брат моего отца. Только я его не помню. А знаете, сколько в Лахардане книг?
— Не знаю.
— Четыре тысячи двадцать семь. Некоторые из них такие старые, что просто рассыпаются в руках. А другие совсем ни разу никто не открывал. Знаете, сколько я из них прочла? Угадайте.
Ральф покачал головой.
— Пятьсот двенадцать. Вчера вечером как раз закончила «Ярмарку тщеславия», по второму разу.
— А я даже и один-то раз ее не прочел.
— Сильная книга.
— Как-нибудь непременно прочту.
— У меня столько лет ушло на все эти книги. Школу закончила и засела.
— Я по сравнению с вами, считай, что вообще ничего не читал.
— Иногда сюда вымывает медуз. Бедняжки, они такие маленькие, но если попробуешь взять ее в руки, она жжется.