Наконец двери распахнулись, и в комнату вышел дядя Клод. По его виду, не такому мрачному и подавленному, как час назад, я поняла, что дела наши обстоят лучше, чем он ожидал.
— Ну как там? — одновременно вырвалось у отца и Анн-Мари.
— Мою отставку не приняли, — устало ответил дядя. Ещё во время полёта, едва очухавшись от выстрела парализатора и мгновенно протрезвев, он только и талдычил о том, что уйдёт в отставку и добровольно подвергнется психокодированию. — А в качестве наказания мне вживят антиалкогольный блокиратор. Боюсь, что теперь, дорогая Рашель, я не смогу выпить даже бокала шампанского на твоей свадьбе.
Это он так пошутил. Ха, совсем не смешно…
— А что будет с нами? — нетерпеливо спросила я.
— С тобой и твоим отцом хотят ещё поговорить, прежде чем принимать решение. А вас, фрегат-капитан, [2] — обратился он к Анн-Мари, — переводят в прямое подчинение Объединённого комитета. С этой минуты вы являетесь сотрудником Отдела специальных операций. Насколько я знаю, полгода назад вы подавали соответствующий рапорт.
— Так точно, адмирал!
При этом известии лицо Анн-Мари просияло. Оно и понятно: ведь Отдел специальных операций, а короче ОСО, выполнял самые сложные и важные задания, для которых не годились люди с ограниченной инициативой и слабой мотивацией.
ОСО был элитным подразделением разведки и контрразведки, так что психокодирование Анн-Мари не грозило. Кстати сказать, мой отец (в смысле, первый отец — Жофрей Леблан) работал как раз в ОСО.
Дядя натянуто улыбнулся:
— А где же ваше «благодарю»? Ведь именно мой длинный язык позволил вам получить это назначение… Впрочем, я шучу. Вопрос о вашем переводе и так был фактически решённым делом.
Только сейчас я обратила внимание, что он ведёт себя немного странно. Как-то неестественно возбуждён, глаза его лихорадочно блестят, а зрачки расширены почти на всю радужную оболочку.
— Что с тобой, дядя? — обеспокоенно спросила я. — Тебя заставили принять «наркотик правды»?
— Нет, всего лишь эйдетик. Чтобы освежить мою память. Я дословно пересказал наш тогдашний разговор, и они убедились, что больше никаких секретов я вам не выдал.
— Разве что собирались сказать о чём-то, что начинается со слова «ортогональные», — заметила Анн-Мари.
Дядя кивнул:
— Даже это я вспомнил. В точности: «владеют принципом ортогональных…» — после чего вы меня отключили. Но вы ни за что не догадаетесь, о чём я собирался сказать. Даже если бы я успел произнести и второе слово, вам бы это всё равно ничего не дало. Термин слишком неудачный… гм, или напротив — весьма и весьма удачный. Это с какой стороны посмотреть.
— Зато о других галактиках ты сказал прямо и недвусмысленно, — заметила я.
— Это не настолько критическая информация. Главным образом мы опасались, что я мимоходом обронил что-нибудь такое, из чего вы затем смогли бы прийти… м-м, к весьма нежелательным выводам. Но ничего подобного в моих словах, к счастью, не было. Если бы вы, капитан, — повернулся он к отцу, — не поспешили удалить из памяти компьютера запись нашей беседы, мы бы все сэкономили массу нервов.
— Тогда это представлялось мне разумной мерой предосторожности, — сказал отец. — Теперь я признаю, что погорячился. Ваши слова о достижимости других галактик меня сильно потрясли.
— Да, конечно, это важная информация. Но, повторяю, не критическая. К тому же я не сообщил вам никаких конкретных деталей. Вы поверили мне только потому, что я занимаю высокое положение в руководстве и имею доступ к государственным тайнам. Если вы расскажете об этом своим друзьям, знакомым и родственникам, они, возможно, тоже поверят вам — но с изрядной долей скептицизма. А дальше это пойдёт уже в качестве обычных слухов и сплетен, наряду со многими небылицами о наших секретных открытиях и разработках.
— Мы никому не станем говорить, — твёрдо заявила я.
Дядя Клод улыбнулся:
— Я в этом не сомневаюсь, дорогая. Просто обрисовываю гипотетическую ситуацию… Впрочем, не такую уж гипотетическую. Пару раз случалась утечка сведений, что якобы мы научились открывать каналы третьего рода. Особого резонанса эти слухи не вызвали — им не поверили и они быстро сошли на нет. Наше общество слишком привыкло к разного рода дезинформации. Всё это я веду к тому, что вам не грозит глубинное психокодирование.
— Значит, — произнёс отец, — для нас этот инцидент обойдётся без последствий?
— Нет, последствия будут. Как-никак, а вы посвящены в важную государственную тайну. Капитан Прэнтан уже получила своё — и ей повезло, что это совпало с её желаниями. А о последствиях для вас с Рашелью я говорить не уполномочен. Да и не знаю наверняка, что вам предложат. Хоть и догадываюсь. Так что давайте подождём.
Да и не знаю наверняка, что вам предложат. Хоть и догадываюсь. Так что давайте подождём.
Ждать пришлось недолго. Минут через пять в гостиную вошли вершители наших судеб — президент Жаклин Пети, премьер Поль Карно и адмирал Дюбарри. Мадам Пети, с которой до этого мы не виделись, тепло поздоровалась с нами и заботливо спросила, не проголодались ли мы. Отец от имени всех нас заверил, что нет, не проголодались, но она всё же распорядилась по интеркому, чтобы нам принесли чай с бисквитами. Госпожа президент обращалась с нами скорее как радушная хозяйка, чем глава правительства самой могущественной из человеческих планет. Если верить рассказам, она всегда так вела себя в неформальной обстановке, подкупая собеседников своей мягкостью и обходительностью, которые слабо вязались с её репутацией жёсткого и решительного политика.