В Нью?Орлеан по?прежнему приезжают веселиться. Не хватает только лошадей. Старый Нью?Орлеан живет ночью. До обеда в его кварталах безлюдно, как у нас утром Первого января. Утром у старого Нью?Орлеана похмелье. К вечеру он снова трезвеет, а к ночи оживает. Люди переходят от кафе к кафе, от джаза к тяжелому року, от стриптиза к стриптизу, от секс?шопа к секс?шоу… На улицах, как на Арбате. Только вместо пирожковых — стриптиз, а вместо вышибал ?зазывалы. К нам подходит сутенер.
— Чем могу быть полезен?
— Спасибо! Мы из Советского Союза.
На этот раз трюк не удался.
— Ну и что?! — удивляется сутенер. — Разве советскому человеку не нужна женщина?
— Нужна, — гордо отвечает Юрка. — Но советский человек найдет ее сам!
ПОРТ?АРТУР — это прощание с Америкой. Хотя впереди еще неделя гастролей, но в Порт?Артуре мы прощаемся с Юркой. Значит, на этом американская Америка для меня закрывается. Впереди опять Америка советская. Эмигрантская.
На прощальный вечер Юрка решил пригласить в ресторан своих друзей.
Француз Джанги. Стареющий плей?бой. Шутит, не переставая. Когда за столом кончаются темы, начинает играть на кромках бокалов. При этом сам смеется больше других. Он тоже врач. Не так богат, как Юрка. Но любит Юрку настолько, что готов с ним ехать туристом даже на его перестраивающуюся Родину.
Канадец Мишель. Плей?бой в расцвете. Он серьезен. Противовес Джанги. У него лучшая в Порт?Артуре коллекция книг. Вернее, библиотека. Поскольку он их читает, а не копит. Хорошо знает Чехова, Достоевского, Толстого… Первый человек в Америке, который знает, кто такие латыши и что делал Ленин в Шушенском.
С нами за столом две девушки. Одна — вечная невеста Джанги. Она молода, красива, и, как подобает вечной невесте, грустна. Всю веселость Джанги забрал себе.
Вторая — наоборот. Веселее Джанги. Никогда у американцев не бывает таких счастливых лиц, как после удачных сделок. Сегодня ей повезло. В свободное время она выкупает из тюрем заключенных, у которых не оказалось с собой денег заплатить за себя, и нет родственников, готовых дать за них выкуп. Таков ее побочный бизнес. Тюремщики в этих случаях звонят своим людям. Сами тюремщики тоже в доле. Выйдя на свободу, выкупленный возвращает деньги с хорошими процентами. Сегодня моя соседка справа выкупила какого?то крупного мафиози. Получила славную прибыль. Ее лицо светится счастьем сильнее, чем Чикаго перед Рождеством.
А одного из своих друзей?профессоров Юрка на вечер не позвал. На него обиделась вся компания за то, что он решил отпраздновать свой юбилей в закусочной «Макдональдс».
Даже американцы посчитали это скупердяйством. Хотя у американцев особые, непонятные нам отношения со своей конвертируемой валютой. Не считается зазорным, если девушка и парень, прийдя в ресторан, платят каждый за себя. После банкета принято всю оставшуюся еду забирать с собой. Выпускаются даже специальные бумажные пакеты. Их называют «пакеты для собак». Скупость и та приобрела в Америке цивилизованный вид. И американцы хвастаются пакетами для собак не меньше, чем своей демократией.
Юрка рассказал друзьям, кто я. Пытался даже пересказать кое?какие рассказы. Естественно, никто ничего не понял. Кроме одного: что мне опасно возвращаться на Родину.
В результате мы весь вечер пили за мое безопасное возвращение, за нашу с Юркой Родину. Отдельно — за гласность и кооперативы. Потом за дружбу с Литвой. Потом тут же за отделение Литвы. За нашего президента с супругой. Наконец, не помню за что… Помню только, что после очередного тоста Джанги — за экономические реформы в России — я почувствовал себя Герценом. И вот что странно! Как только я почувствовал себя Герценом, мне захотелось танцевать. Но разве в Америке растанцуешься по?настоящему? Разве пустишься в пляс, чтобы одновременно получалась и ламбада, и яблочко, и цыганочка вместе с барыней?!
Как во всех дорогих ресторанах, оркестр играет сдержанно. С темпераментом Балтийского моря зимой.
Джанги подходит к хозяину ресторана, итальянцу. Просит его разрешить Юрке хоть пять минут поиграть на рояле. Хозяин сначала не соглашается. Джанги его уговаривает.
— Не больше пяти минут! — строго предупреждает хозяин.
Я вижу, что Юрка ждал этого момента. Он садится за рояль. Уже по первым аккордам я чувствую, что у него сохранился тот же размашистый музыкальный почерк. Только играть он стал мудрее.
За его аккордами теперь и тревожное ожидание отъезда из России, и долгая неуверенность в будущем, и нищета лагерей для эмигрантов, и шесть лет учебы с не раз пересдаваемыми экзаменами, и неожиданное богатство, и… воспоминания о солнечной дорожке Балтийского моря, Рижское взморье, волейбол, музыка…
Хозяин оркестра подходит к Юрке, о чем?то спрашивает его. Юрка кивает. Подсоединяется бас?гитара, саксофон, ударные… Оркестр ожил. Ресторан встряхнуло, как будто весенняя буря разломала лед.
«Очи черные, очи страстные…»
Американцы растанцевались, и я бы даже сказал, расплясались так, словно и впрямь понимали, что «очи страстные»!
Теперь уже хозяин ресторана подходит к Юрке:
— Вы кто по национальности?
Я уверен, что Юрка сейчас в очередной раз вызовет очередное уважение к китайцам. Но Юрка молчит.