Расстелив под крылом спальный мешок и парашют, я положил под голову куртку вместо подушки и уснул без снов.
К утру магнето высохли и были готовы к работе, а работой был перелет через пустыню протяженностью в семьсот миль. Действительно, в нашей стране много песка. И гор. И выжженной солнцем травы. И железнодорожные рельсы, прямые, как упавшие сосны, упираются в горизонт.
Когда мы пересекали границу Аризоны, левый маг начал жаловаться снова. И мы проделали на правом магнето пятьсот миль между артиллерийскими /. +(#. — , (, расположенными к югу от Феникса, и прорвались сквозь пыльную бурю над Юмой! Вышло так, что левое магнето вовсе меня не напугало! Если одно магнето выходит из строя, то двигатель может работать на другом. Если бы отказало правое магнето, я бы приземлился на восьмидесятом шоссе и воспользовался аварийным комплектом. Возле Палм Спрингс в Калифорнии левый маг заработал снова. Должно быть, он отказывает, если перегревается. Надо его немного охладить, и все будет в порядке.
— Почти дома, — подумал я.
— Почти дома, — сказал я Паркс. — Теперь уже недалеко.
Но к западу от гор шли штормы с дождем и сильными ветрами, продувавшими долины. Если бы у меня был сейчас мой Фэйрчайлд с его приборами и радио! Мы с Паркс попробовали пройти возле Джулиан, и поплатились за свою неповоротливость, будучи отброшенными назад в пустыню. Мы попытались пройти через коридор к Сан-Диего, и впервые в жизни я двигался назад, когда указатель скорости показывал семьдесят миль в час. Мрачное чувство возникает, когда для уверенности то и дело поглядываешь на указатель скорости, чтобы убедиться, что это происходит наяву. Однако единственным, уверенность в чем сделалась непоколебимой было то, что Паркс просто не в состоянии пробиться на Запад против ветра. Двинулись дальше на север, навстречу длительной и личной битве с долиной у Бэннинга и с горой Маунт-Сан-Джакинто.
— Ну и здоровая же ты! — думал я, разглядывая гору, заснеженная вершина которой была окутана штормовым облаком. Мы сделали еще одну попытку прорваться сквозь дождь, и в этот раз рассерженные на горы магнето не обращали на потоки воды никакого внимания.
Все же это был полет, полет и полет, до тех пор, пока мы не приземлились на скользкой от дождя полосе в Бэннинге.
Через час, отдохнувший и готовый продолжать битву, я увидел просвет в облаках на западе над низкой грядой холмов. Мы взлетели и снова попали в дождь — дождь, похожий на россыпь стальной дроби, и дождь, вымывающий замасленные очки до чистоты хрусталя. И вихри над холмами вновь заставляли двигатель останавливать время, и отрицательное ускорение вытягивало топливо из карбюратора.
Внезапно все закончилось. Последняя гряда холмов осталась позади, а впереди были облака, рассеченные устремленными вниз гигантскими полосами солнечного света. Как будто мы достигли, наконец, Земли обетованной, и было принято решение, что малыш Паркс довольно тяжело повоевал сегодня и показал себя с наилучшей стороны, а потому борьба больше ни к чему. Наступил один из моментов, которые запоминаются летчикам навсегда, когда после серого, свистящего стальными пулями дождя наступает солнечный свет; после бешеного вихря — подобная зеркальной глади успокоенность воздуха, после величественных нахмуренных гор и яростных туч — маленький аэропорт, последняя посадка и дом.
Пропустите этот Большой Инструктаж на небе, и вам придется самим открывать полеты от побережья к побережью на старых аэропланах. И если никто не подскажет, учиться вам придется у самого самолета.
Каков урок? На старых бипланах с открытой кабиной можно совершать тысячемильные перелеты, знакомиться со своей страной и с жизнью самых первых летчиков, которым обязана своим существованием авиация. И узнавать кое-что о себе самих. И, вероятно, что-то еще, о чем не говорят ни на каких Инструктажах.
Самолет — всего лишь машина
Самолет — это машина.
Он не может быть живым. Равно как не может он желать, или надеяться, или ненавидеть, или любить.
Машина, которая называется «самолет», состоит из двух основных частей, (, %-c%, ke «двигателем» и «планером», каждая; из которых изготовлена из самых обычных машиностроительных материалов. Никаких таинств, никакой магии, никаких заклинаний не используется для того, чтобы заставить любой самолет летать. Он летает в соответствии с известными и непреложными физическими законами, которые не могут изменяться ни по каким причинам.
«Двигатель», говоря коротко, есть кусок металла определенной формы, в определенных местах которого просверлены соответствующие отверстия, укреплены необходимые пружины и клапаны, установлены подшипники и передающие валы. Он отнюдь не оживает вследствие того, что его монтируют в передней части планера. Вибрации же, которые он производит во время работы, обусловлены ускоренным сгоранием топлива в его цилиндрах, работой его движущихся частей и силой, которую создает вращающийся винт.
«Планер» есть некоторое подобие клетки, построенной из стального проката и дюралюминиевых листов. Листовой металл, ткань, провода и тросы. Гайки и болты. Планер изготавливается в строгом соответствии с расчетами авиаконструктора — человека очень мудрого и практичного, который этим зарабатывает себе на жизнь и отнюдь не склонен безумствовать в истерии эзотерического мумбо-юмбо.
В самолете нет ни одной детали, для которой не существовал бы чертеж. Ни одной части, которую невозможно было бы разобрать на простейшие пластины, отливки и кованые детали. Самолет был изобретен. Он не «обрел бытие», и никогда не входил в жизнь. Самолет — такая же машина, как автомобиль, как мотопила, как сверлильный станок.
Возможно, кто-нибудь — вероятнее всего, начинающий летчик. — курсант — станет утверждать, что самолет — воздушное создание и потому имеет в себе особые силы, которых нет у сверлильного станка?
Чушь. Самолет — не создание вовсе. Он — машина. Слепая, немая, холодная и мертвая. Все силы доподлинно известны. — Миллионы часов исследований и летных испытаний раскрыли нам все, что только может быть известно о самолете. Подъемная сила, тяга, сопротивление. Углы атаки, центры давления, соотношение необходимой мощности и реальной, сопротивление увеличивается пропорционально квадрату скорости.
Однако встречаются все же летчики, которые почему-то хотят верить в то, что самолет — живое существо. Но вы — вы не верьте. Это абсолютно невозможно.
Взлетные характеристики любого самолета, например, зависят от нагрузки, мощности двигателя, аэродинамических коэффициентов, а также от высоты местоположения взлетной полосы над уровнем океана, уклона и качества ее поверхности, от скорости и направления ветра. Все это можно точно измерить и математически оценить, ввести в компьютер, и он выдаст точное значение минимально необходимой для взлета длины полосы.
Ни в одном техническом руководстве вы не найдете ни единого предложения, ни единой фразы, ни одного слова, ни одного самого слабого намека на то, что рабочие характеристики машины могут меняться в зависимости от чаяний пилота и его надежд, его мечтаний, его доброго отношения к своему самолету. Сейчас для вас критически важно об этом знать.
Рассмотрим пример. Вот летчик. Зовут его, скажем: м-м-м: ну, допустим, Эверетт Донелли. И допустим, он учился летать на 7АС Аэронка-Чемпион, номер 2758Е.
Прошло время и Эверетт Донелли стал, скажем, штурманом на авиалиниях компании «Юнайтед Эйрлайнз». Потом он стал капитаном и ради забавы решил разыскать тот Чемп, на котором когда-то учился летать. Допустим, он расспрашивал людей и писал письма, полтора года летал по всей стране и в конце концов обнаружил останки машины с номером 2785Е в развалинах рухнувшего ангара заброшенного аэропорта. Допустим, два года у него ушло на то, чтобы восстановить самолет, собственными руками перебрав его по винтику, изготовив все, чего недоставало и что было безнадежно повреждено.