Дождь? Ну да, он еще в пути, едет в Святой Город, суд еще не начался! От облегчения Винченто даже не рассердился за то, что его разбудили.
— Что вам нужно? — пробормотал он и сел на узкой, как полка, кровати, поплотнее закутался в дорожное одеяло. Слуга Вилл храпел, свернувшись на полу.
Из-за капюшона лица ночного гостя не было видно.
Голос его был как погребальный шепот.
— Мессир Винченто, завтра вы должны один прийти в собор утром. На пересечении нефа и трансепта вы получите добрую весть от высокопоставленных друзей.
Винченто не понимал, что это может значить. Неужели Набур или, возможно, Белам, посылают ему знак снисхождения? Это не исключено. Но вероятнее, очередная хитрость Защитников Веры. Человек, вызванный на трибунал, не имел права обсуждать трибунал с посторонним.
— Хорошая новость, мессир. Приходите и будьте терпеливы, если придется обождать. Пересечение нефа и трансепта. И не пытайтесь узнать, кто я по имени или в лицо.
Винченто хранил молчание, решив себя не выдавать.
А посетитель передав послание, растворился в ночи.
Во второй раз Винченто проснулся, прервав приятный сон. Ему снилось, что он вернулся в поместье, которым его некогда одарил сенатор родного города, что он лежит в безопасной теплой кровати и его согревает тело любовницы, уютно устроившийся рядом. На самом деле этой женщины давно нет с ним, женщины вообще не имели уже особого значения для Винченто, но поместье оставалось на старом месте. Если бы ему только разрешили с миром вернуться домой!
На этот раз его разбудило прикосновение солнечных лучей, пучком пробившихся в келью сквозь высокое узкое оконце в стене коридора напротив кельи. Он лежал, вспоминая ночного гостя, — не сон ли это был? — а солнечный сноп постепенно переместился в другое место и стал вдруг золотым кинжалом утонченной пытки, и тогда все другие мысли покинули Винченто.
Он оказался перед маятником выбора. Его ум мог качнуться — «тик» — в одну сторону и прозреть позор проглоченной правды, унижение отречения. Но качнув мысль в другую сторону, — «так» — он наталкивался на агонию мучений в «сапоге» или на «полке», или медленного гниения в подземном мешке.
Не прошло и десяти лет с тех пор, как Защитники Веры живьем сожгли Онадроига на Большой площади Святого Города. Конечно, Онадроиг был больше поэтом и философом, чем ученым. Многие ученые считали его еще и сумасшедшим, фанатиком, взошедшим на костер, но не отрекшимся от своих теорий! И какие теории владели им!
Он верил, что Святейший был всего-навсего волшебником, что когда-нибудь глава дьяволов будет спасен, что в космосе бесконечное число миров, что на самих звездах живут люди.
Ни в писаниях, ни в природе не было ни малейшего подтверждения этих абсурдных идей. Белам и остальные спорили с еретиком семь лет, пытались переубедить Онадроига, но напрасно.
Для Винченто грубая телесная пытка была пока лишь далекой угрозой. Ему нужно выказывать слишком продолжительную и наглую непокорность, чтобы спровоцировать Защитников Веры на пытку. Но угроза витает в воздухе, и на трибунале его припугнут, покажут инструменты. Все это ритуал, не более, но может перейти и в нечто большее, чем ритуал: они с искренней грустью скажут, что обвиняемый отказался уступить мягким средствам убеждения и вынудил их прибегнуть к более суровым мерам, во благо его бессмертной души и защиты Веры.
Итак… маятника выбора на самом деле не существовало. Не оставалось ничего другого, как отречься. Пусть солнце движется, как угодно, — даже вокруг шара планеты по безумной годовой спирали, к удовольствию самодовольных недоумков, уверенных, что на нескольких пыльных страницах Писания они уже открыли все секреты Вселенной.
Лежа на спине, Винченто поднял навстречу золотому солнечному лезвию старую, с жилами толстых вен, руку. Но руке не остановить движения солнца. Светило снова посмеялось над ним, превратило старые пальцы в прозрачный розовый воск.
На полу зашевелился Вилл. Винченто рявкнул на слугу, погнал наружу будить кучера Рудца — тот спал рядом с тягунами — и посмотреть, как там вода в реке. Виллу надлежало приготовить завтрак и чай: Винченто благоразумно запасся большим количеством провизии на дорогу.
Оставшись в одиночестве, Винченто начал болезненную и унизительную процедуру — приводить старые суставы в готовность к новому дню, каким бы он ни оказался, трудным или легким. В последние годы здоровье пошатнулось, и теперь каждый день начинался с такой процедуры: он не был болен, просто стар. И, конечно же, сильно напуган.
Вернулся Вилл, сообщил, что огонь разожжен в общей комнате, Винченто ждет горячий чай. С некоторым удивлением в общей комнате Винченто обнаружил еще одного путника, молодого человека по имени Валзай из далекой страны Моснор.
Валзай, по его собственному выражению, скромно подвизался на ниве ученой деятельности. Винченто внимательно посмотрел на молодчика. Удивительно, но тот держался с подобающим почтением, проявляя даже некоторую робость, искреннюю, хотя и скрываемую. Даже в его далекой родной стране, бормотал он, хорошо знают и высоко ценят открытия Винченто.