Шейла смотрит в карту, тычет пальцем в ближайшие к кружку горы.
— Мы здесь.
— Ты бывала на Кентукки раньше?
Молчит. Сидит, в даль смотрит. Наградил бог попутчицей.
— Нет.
Проснулась. Тормознутая.
— Это не Кентукки, — произносит Шейла.
— А что же это?
— Дубль.
Опять замолчала. Что за дубль? Чем дубль хуже оригинала?
— Чем дубль отличается от оригинала?
— Для нас — ничем.
Прелесть, а не попутчица. Разговорчивая ты моя.
Обожгла взглядом, достала свой медальон, открыла. Ба, а это не медальон. Это то ли коммуникатор, то ли маяк. Чем-то щелкнула, закрыла, опять на шею повесила. Морщится, недовольно головой вертит. Ладно, допустим, она права. Это — горы Киркалена. Все логично. Мы же в кружок на посадку шли. Чуть-чуть не долетели. Север — там, юг — там. Солнце — тут. Что же получается? Нам через горы идти? Кайф. У нее ничего теплого из одежды.
— Шейла, этот медальон у тебя — это маяк? — вздрогнула-то как.
— Нет. Щит.
— Плохо.
— Не трусь. Нас отсюда вытащат.
— Как? У меня два маяка были. Один в браслете, второй — в пряжке ремня. Оба на шаланде остались.
— Говорю, не трусь.
— Глупышка. Мне-то чего бояться. Я сюда летел. Зачет по выживаемости сдавать.
— Я знаю. Я ридер.
— Роддэр?
— Нет. Роддэры — это бродяги. Я — ридер. Хотя, сейчас это не имеет значения.
Интересно, откуда меня знает? Ее же на борт в биованне загрузили. В бессознательном состоянии.
— Кир, надень, пожалуйста, щит. — Тянет из-за пазухи свой медальон, протягивает мне.
— Зачем?
— Неужели трудно сделать что-то не спрашивая?
Ну и характер… Клин клином. Буду сам вредничать.
— Шейла, девочка, я не цепляю на себя побрякушки, не зная, что у них внутри.
— Кир, если ты не наденешь щит, мы расстанемся. Я не смогу рядом с тобой. Не спрашивай, почему.
— Что делает щит?
— Защищает. Меня от тебя. Иначе мне очень плохо.
Надеваю медальон и прислушиваюсь к ощущениям. Ничего… Только есть хочется. Все-таки, откуда она знает, как меня зовут? Про зачет знает, про Кентукки знает, про горы знает. Если не выдумывает. А зачем ей выдумывать?
— Сейчас спустимся вниз, запасемся провиантом и пойдем через горы.
— Зачем?
— Там нас искать будут.
— Кир, это все подстроено. Нас найдут В ЛЮБОМ месте. На этой планете нам НИЧТО не грозит. С нами здесь НИЧЕГО случиться не может. — Задумалась. — Нет, это со мной не может. С тобой — может.
Прелесть!
Топаем вниз. До чего обманчивы расстояния в горах. Казалось, до леса рукой подать. Однако, третий час топаем. Шейла — молодец. Не раскисает. Другая бы давно ныть начала.
— Кир, привал десять минут.
Эта не ноет. Эта приказывает.
— Устала, малышка? — скидываю на землю сумку и сажусь на камень.
— Конечно, устала. Не зови меня малышкой. Можешь звать стервой. Я привыкла.
Лезет в сумку, достает нож и… консервную банку!!! Откуда? Сноровисто, в шесть движений вскрывает ее ножом. Облизывает лезвие.
— Откуда это чудо?
— Моя мамашка трахнутая позаботилась, кто же еще.
— Шейла, не говори так о матери. Поссоримся. Кто бы она ни была…
— Она не кто. Она ЧТО!!! Процессоры вместо мозгов. Ее любовь вольтметром измерить можно.
— Не понял. Ты — клон?
— Почти. Штучное изделие. Долго объяснять.
Пытаюсь представить, что бы я чувствовал на ее месте. Вместо добрых рук матери — инкубатор под управлением компьютера.
Едим с ножей мясо из консервной банки. Жирное, недосоленое и без хлеба. Запиваем холодной водой из фляжек. Бывалые туристы говорят: если еда невкусная, вы просто на двое суток раньше времени сели обедать. Говорю об этом Шейле. Недоверчиво смотрит и неуверенно улыбается. Первый раз с момента посадки.
Мясо кончается. Облизываем ножи, убираем в сумки.
— Банку возьмешь, или выкинуть?
— Ты что? Это материальная ценность! — отбираю у нее жестянку, облизываю крышку и убираю в сумку. И тут догадываюсь, что она и не собиралась ее выкидывать. Сумку пачкать не хотела. Стервочка. Через два года повзрослеет, округлится и превратится в настоящую Красивую Стерву.
Привал окончен, топаем дальше. Обдумываю ситуацию. Как учили — логически, по системе. Системное мышление мне, технарю, легко дается. Не нравится ситуация. Хоть логически, хоть по-простому. Шейла еще не прониклась серьезностью момента. Может, это даже хорошо? Идет, бормочет себе под нос, ничуть не боится. А то бы паниковать начала…
Прислучшиваюсь, что она бормочет. Простите, ребята, был не прав. Она прониклась. Лучше меня прониклась. Так, наверно, ругались портовые шлюхи в девятнадцатом веке. Я даже выражений некоторых не слышал. А у нее все гладко, связно выходит, одно слово за другое цепляется. Где ж такому в наше время научиться можно? Зато теперь знаю, как ругались портовые шлюхи. Если мыслить системно, надо спросить себя, это хорошо, или плохо? А может, ее спросить?
Зыркнула в мою сторону злобным взглядом — и замолчала. Не буду я ее ни о чем спрашивать. Грубостью ответит, а нам надо коллектив создавать. Дружный и сплоченный.
К вечеру доходим до леса. Холодает. Шейла надевает на себя всю одежду, сверху — платье из мешка. Дружно строим шалаш. Общее дело сближает. В шалаше, конечно, теплее, но ненамного. Шейла настаивает, чтоб мы легли валетом.