С прискорбием сообщаю, что в прошлую субботу, в 6.30 утра ваша подруга миссис Вирджиния Тредгуд ушла от нас в мир иной. У меня остались некоторые вещи, которые она хотела вам передать. Мы с мужем будем рады завезти их вам в Бирмингем, или можете забрать их сами, если вам это удобно. Я весь день дома. Мой телефон 555-7760.
С уважением, миссис Хартман, соседка.
Внезапно Эвелин перестала ощущать себя остроумной и обаятельной. Ей захотелось домой.
ПОЛУСТАНОК, ШТАТ АЛАБАМА
8 апреля 1987г.
Эвелин протянула с поездкой в Полустанок до первого весеннего солнышка, ей не хотелось ехать туда, пока не кончится зима. И вот она в Полустанке, перед домом миссис Хартман. Дверь открыла миловидная брюнетка.
— А-а, миссис Коуч, входите! Очень рада с вами познакомиться! Миссис Тредгуд столько о вас рассказывала, что мне кажется, будто я вас сто лет знаю.
Она провела Эвелин в сияющую чистотой кухню, где уже были приготовлены чашки для кофе, а посреди стола на зеленом блюде красовался пирог с пылу с жару.
— Мне так не хотелось огорчать вас тем письмом, но я знала, что должна это сделать.
— Вы себе и представить не можете, как я вам благодарна. Я ведь и понятия не имела, что миссис Тредгуд уехала из «Розовой террасы».
— Да конечно. Ее подруга миссис Отис умерла через неделю после вашего отъезда.
— О Господи! И этого я не знала. Но почему она не написала мне?
— Я говорила ей, но она сказала, что вы уехали отдыхать, и не захотела вас беспокоить. Такая уж она была, всегда думала о других. Мы поселились по соседству, как раз когда умер её муж, значит, тридцать лет назад, и сколько я её знаю, ни разу не слышала от неё ни одной жалобы, а ведь ей жилось ой как непросто. Сынок её, Альберт, был сущее дитя. Она каждый день брила его, купала, присыпала тальком, подгузник надевала, словом, ухаживала как за младенцем, даже когда он совсем взрослый вырос. Наверно, ни одного ребенка в мире так не любили, как Альберта Тредгуда. Благослови Господь её доброе сердце! Как же мне её не хватает, да и вам, я вижу, тоже.
— Да, страшно не хватает. А главное, я так мучаюсь, что меня не было рядом. Может, я смогла бы хоть чем-то помочь, врача вызвать или ещё что.
— Не изводите себя попусту, ничего бы вы не сделали. Она ведь и не болела даже. Мы по воскресеньям брали её с собой в церковь, и всегда она поджидала нас на крыльце. В то воскресенье мы собрались ехать, смотрим, а её все нет и нет. Рэй, мой муж, постучал к ней — никто не отвечает. Он вошел и через несколько минут вышел один. Я его спрашиваю: «Рэй, а где же миссис Тредгуд?» Он и говорит: «Милая, миссис Тредгуд умерла», а потом сел на ступеньки и заплакал. Во сне умерла, не мучилась. Думаю, она догадывалась, что её час близок, потому что я как-то зашла к ней и она мне сказала: «Смотри, Джо, если со мной что случится, отдай это Эвелин». Она только о вас и думала. Хвасталась все время, что в один прекрасный день вы повезете её кататься на новом «кадиллаке». Бедная старушка, умерла, и ничего после неё не осталось, вот только несколько безделушек. Кстати, я вам сейчас их отдам, пока не забыла.
Миссис Хартман принесла фотографию маленькой девочки на качелях с голубыми шарами в руке, коробку из-под обуви и кувшинчик с чем-то похожим на гравий.
Эвелин взяла кувшинчик.
— А это что такое?
Миссис Хартман засмеялась:
— Это её камни из желчного пузыря. Один Господь ведает, почему она решила, что они вам нужны.
Эвелин открыла коробку. Там лежало свидетельство о рождении Альберта, выпускной диплом Клео — 1927 год, Пальмеровская школа мануальной терапии в Давенпорте, штат Айова, и штук пятнадцать проспектов разных похоронных бюро. Потом Эвелин заметила пакет с фотографиями. Сверху лежал снимок мужчины с мальчиком в матросском костюмчике. Под ней школьная фотография светловолосого паренька, сделанная в 1939 году, на обороте надпись: «Культяшка Тредгуд — 10 лет», а затем — семейный портрет Тредгудов, 1919 год. Эвелин показалось, что она встретила старых друзей. Бадди она узнала сразу — по горящим глазам и широкой улыбке. Были там Эсси Ру, и близняшки, и Леона, позирующая с видом королевы, и маленькая Иджи с деревянным петухом. А позади в длинном переднике стояла Сипси, преисполненная чувства собственного достоинства.
На следующем снимке была девушка в белом платье. Она стояла в том же дворе и заслоняла от солнца глаза, улыбаясь фотографу. Эвелин подумала, что перед ней самое милое создание, какое ей доводилось видеть, с длиннющими ресницами и очаровательной улыбкой. Но она не узнала её и спросила миссис Хартман, кто это.
Миссис Хартман надела очки, висевшие у неё на цепочке, и принялась внимательно разглядывать фотографию.
— А-а, я сейчас вам скажу, кто она. Это её подруга, она здесь жила когда-то. Из Джорджии. Руфь её звали, а вот фамилию не помню.
Боже мой, подумала Эвелин, Руфь Джемисон! Наверно, это её первое лето в Полустанке. Она не могла оторвать взгляда от снимка. Руфь была настоящей красавицей.
Еще одна фотография. Седеющая женщина в охотничьей шапочке сидит на коленях у Санта Клауса, внизу надпись: «Новый год, 1956».
Миссис Хартман поглядела на снимок и рассмеялась: