— Наверно, этот Железнодорожный Билл — самый смелый человек на свете, как думаете, тетя Иджи?
— Конечно, смелый.
— Но разве не самый-самый из всех, кого вы знаете?
Иджи подумала.
— Я бы не сказала, что самый-самый. Он смелый, это верно, но не самый.
Культяшка даже остановился.
— Да кто же может быть смелее Железнодорожного Билла?
— Большой Джордж.
— Наш Большой Джордж?
— Ага.
— А что он такого сделал смелого?
— Начнем с того, что меня с тобой сейчас бы не было, если б не он.
— Вы имеете в виду — сегодня?
— Нет, я имею в виду вообще. Меня бы сожрали свиньи.
— Да вы что!
— Да, сэр. Мне было года два, может, три, мы с Бадди и Джулианом болтались около загона со свиньями, и я свалилась прямо в корыто.
— Неужели правда?
— Ну да.
— Неужели правда?
— Ну да. Свиньи побежали прямо ко мне, а ты знаешь, они едят все подряд… Сколько угодно случаев, когда они пожирали детей.
— Правда?
— Конечно. В общем, я вылезла из корыта и бросилась бежать, но упала. Они меня почти догнали, как вдруг Большой Джордж прыгнул в загон и стал их расшвыривать. А свиньи были здоровенные, весом фунтов в триста каждая. Он хватал их и бросал на другой конец загона, как мешки с картошкой, и не подпускал ко мне, пока Бадди не пролез под оградой и не вытащил меня из загона.
— Правда?
— Правда. Ты видел, какие у Большого Джорджа шрамы на руке?
— Да.
— Это его тогда свиньи поранили. Но Большой Джордж ни слова папе не сказал — он понимал, отец убил бы Бадди за то, что тот водил меня к загону.
— Я этого не знал.
— Ну откуда ж тебе было знать!
— Ничего себе! А кто ещё самый смелый? Может, дядя Джулиан? Он на прошлой неделе подстрелил оленя с большими рогами. Для этого надо быть очень смелым.
— Ну, смелость смелости рознь, — сказала Иджи. — Чтобы убить беззащитное животное из ружья двадцатого калибра, большой храбрости не требуется.
— А тогда кто ещё смелый, кроме Большого Джорджа?
— Дай сообразить. — Иджи задумалась. — Кроме Большого Джорджа я бы назвала твою маму.
— Маму?
— Да, твою маму.
— Нет, я не верю. Почему? Она же всего боится, даже крошечного клопа. Что она такого храброго сделала?
— Кое-что сделала. Однажды она кое-что сделала.
— Что же?
— Не важно. Ты спросил, я ответила. Твоя мама и Большой Джордж — двое самых смелых людей из тех, кого я знаю.
— Правда?
— Честное слово.
Культяшка был потрясен.
— Это ж надо!
— Вот так-то. И я хочу, чтобы ты ещё кое-что запомнил. Человек — самое загадочное существо на земле и самое замечательное. Никогда не забывай этого. Слышишь?
Культяшка посмотрел на неё и твердо сказал:
— Да, мэм. Не забуду.
Они пошли дальше вдоль рельсов, а ярко-красный кардинал, сорвавшись с покрытого снегом дерева, взмыл вверх над белым горизонтом.
ПРИЮТ ДЛЯ ПРЕСТАРЕЛЫХ «РОЗОВАЯ ТЕРРАСА»
Старое шоссе Монтгомери, Бирмингем, штат Алабама
9 марта 1986г.
Раньше в такие бесконечно долгие черные ночи Эвелин часто просыпалась в холодном поту и боролась с кошмарами: её преследовали видения смерти, трубок, ведущих к аппаратам в отделении реанимации, растущих в теле опухолей. Ей хотелось закричать, позвать на помощь Эда, который безмятежно спал рядом. Но она не кричала, а продолжала до утра лежать на дне пропасти, во тьме собственного ада.
Теперь, чтобы изгнать из мыслей холодное дуло и медленно спускаемый крючок, она закрывала глаза и заставляла себя услышать голос миссис Тредгуд, а если глубоко вздохнуть и сосредоточиться, то ей удавалось очутиться в Полустанке. Она шла по улице, заходила в салон красоты миссис Опал и почти ощущала, как ей моют волосы теплой водой, потом прохладной, потом холодной. После укладки она шла на почту навестить Дот Уимс, затем в кафе, к людям, которых так явственно себе представляла: к Культяшке, Руфи, Иджи. Она заказывала завтрак, а Уилбур Уимс и Грэди Килгор приглашали её за свой столик. Ей улыбались Сипси и Онзелла, а с кухни доносились звуки радио. Все спрашивали, как она поживает, и солнце всегда светило в окна, и всегда наступало завтра… Потом она все глубже и глубже погружалась в сон и все меньше думала о пистолетах.
Проснувшись сегодня утром, Эвелин поняла, что с нетерпением ждет поездки в приют. Как ни крути, но рассказы о кафе и Полустанке стали для неё куда большей реальностью, чем её нынешняя жизнь с Эдом в Бирмингеме.
Как всегда, её новая приятельница была в прекрасном настроении и искренне обрадовалась шоколадке «Херши» без миндаля, которую ей привезла Эвелин. Съев почти половину, миссис Тредгуд заговорила:
— Господи, хотела бы я знать, что стало со Смоки Одиночкой? И где он теперь, может, умер? Наверно, умер.
Я хорошо помню, как он первый раз появился в кафе. Я лакомилась жареными зелеными помидорами, а он постучал с черного хода и попросил поесть. Иджи ушла на кухню и скоро вернулась с этим бедным парнем. Он был ужасно грязный, весь в угольной пыли, и она велела ему пойти умыться. А потом пошла приготовить ему поесть и говорит: в жизни не встречала человека, который выглядел бы таким одиноким. Он сказал, что его зовут Смоки Филлипс, но Иджи окрестила его Смоки Одиночкой, и с тех пор каждый раз, когда видела его, она говорила: «Вот идет старый бродячий кот Смоки Одиночка».