Жизнь вошла в обычное русло. Приближался март, я привык к тому, что у меня есть лошадь. И что Лена на месте. В выходные она часто уезжала в город, к своей маме, а та приезжала то и дело к нам на ужин. А я почти каждый день думал о том, какое это счастье, что Лена не уехала. Как приятно, что можно больше не киснуть и не чувствовать себя одиноким.
И очень-очень долго все в Щепки-Матильды шло как положено. После той истории с Юно-вой клячей мы с Леной несколько недель вели себя как два ангела.
— Я что-то беспокоюсь, — сказал раз за обе дом папа. — Такая тишина и порядок в Щепки-Матильды — это аномалия.
Я не уверен, конечно, но думаю, что из-за этих его слов Лену, пока мы убирали со стола после обеда, посетила блестящая идея. Внезапно она застыла на месте, посмотрела на наше радио и сказала:
— Трилле, надо его закопать!
— Закопать радио?
— Ну да. Помнишь, как баба-тетя рассказывала? Мы закопаем его за сараем и будем играть, что сейчас война.
Очень приятно играть в то, о чем рассказывала баба-тетя. У себя на небе она наверняка сейчас радуется за нас. И в то же время это все такое совсем запрещенное, что даже щекотно по всему телу. Но это-то и здорово, сказала Лена. Мы на своей шкуре почувствуем, как жили люди во время войны, а это полезно знать.
Все население Щепки-Матильды, даже не Догадываясь об этом, враз превратилось в фашистов. Мы с Леной остались двумя единственными норвежцами и ходили крадучись, как два шпиона.
— Если нас поймают, упекут в Грини, — сказала Лена.
Мы выкопали яму рядом с курятником. Это было трудно, но в конце концов яма получилась большая и глубокая. Такая большая и глубокая, что мы решили собрать все имеющиеся в Щепки-Матильды радио.
Оказалось, что теперь в норвежских семьях гораздо больше радиоприемников, чем когда дед и баба-тетя были детьми.
Оказалось, что теперь в норвежских семьях гораздо больше радиоприемников, чем когда дед и баба-тетя были детьми. Мы нашли радио в душе, стереосистему в гостиной, транзистор Магнуса, СВ-проигрыватель Мины и старый громоздкий приемник деда.
— Ничего себе, — то и дело изумлялся я по ходу поисков.
— Да, многовато, конечно, — сказала Лена, — но глупо было выкопать такую огромную яму, а потом не заполнить ее.
Видно, война дается нам с Леной неплохо, потому что мы собрали все радио, оставшись незамеченными. Улов у нас был гигантский. Мы умудрились даже вытащить огромную стереосистему из гостиной.
— Ну что, будем закапывать? — спросила Лена, когда мы под самый конец сбросили туда же карманное радио Магнуса.
— А мы ничего не испортим? — спросил я.
Но Лена считала, что современная техника должна выдерживать такую малость, раз уж старые приемники столько выдерживали в войну, когда кругом была нищета и разруха. Мы все же положили сверху мешковину, засыпали и прикрыли дерном, а потом побежали дальше шпионить за фашистами.
Сначала мы из-за кухонной двери следили за мамой, которая искала свое радио. Потом спустились к деду — он стоял посреди комнаты и чесал голову.
— Трилле, я впал в маразм, — сообщил он. — Я помню, что до обеда мой радиоприемник стоял тут, а теперь его нет. Но кто мог передвинуть этого мастодонта, если не я сам?
Лену как ветром сдуло. Нашел я ее за сараем, она лежала на траве и корчилась от смеха.
Но потом фашисты начали разговаривать о своих пропажах. Мама поговорила с дедом, Дед с Миной, та с Магнусом, он с отцом. В конце концов все они собрались на кухне и стали обсуждать, куда могли запропаститься все радио. Мы подслушивали, сидя на чердачной лестнице.
— Думаешь, они нас не заподозрят? — прошептала Лена.
— Боюсь, они с этого начнут, — честно ответил я.
И тогда мы решили бежать. Так они делали во время войны — сбегали в Швецию и становились беженцами. Ноги надо было уносить немедленно, потому что теперь фашисты повсюду нас разыскивали.
— Трилле, за твою голову обещана награда! — крикнул вдруг Магнус где-то неподалеку.
— Уводим Юнову клячу! — сказал я.
То, что нам с Леной удалось пробраться в старую конюшню и сесть верхом на коня так, что нас никто не увидел, — это чудо.
— Мне сбегать не впервой, — сказала Лена, когда мы уселись на спину лошади безо всякого седла. Я ухватился за гриву, Лена вцепилась в меня и воскликнула «но-о!».
Мы припустили по короткой дороге, по которой ездили на мопеде, когда на нас напали разбойники Бальтазара. Двигались мы не быстро, хотя Лена безостановочно понукала Юнову клячу. Но она ведь не скаковая лошадь. Она кляча вообще-то.
— У, черт, ну и дрянная лошаденка, — раздраженно ворчала Лена. — Нам нужно место, чтобы укрыться!
Поехали к Юну-в-гору, — предложил я. — Это недалеко. Заодно посмотрим, как он устроился.
Когда мы приехали, в доме престарелых стояла тишина. Лена окинула оценивающим взглядом большой дом и сказала, что это Швеция один в один. Она была однажды в Швеции, когда ей было два года.
— Привяжем клячу тут? — спросила Лена, указывая на табличку.
Обычно мы с Леной оказываемся в доме престарелых вместе с классом, чтобы показать концерт. Странно было очутиться тут вдвоем и без блок-флейт. Но мы нашли дорогу в общую комнату, там сидел Юн-в-гору и смотрел в окно своим одним глазом. По-моему, он скучал по своим Холмам.