Черный треугольник прошелся над лагерем обнаруженных Ростиком ламаров, поливая его огнем всех орудий, потом подкрался сбоку, почти завис, чтобы огонь можно было вести прицельно.
А ламары, которых они убивали, были совсем к этому не готовы. Они вообще не ожидали атаки, к тому же у них почти не было стрелкового оружия, которое хоть и не могло серьезно повредить черный треугольник, но было способно хотя бы психологически поддерживать сопротивление. Эти полулюди, вооруженные копьями, ножами и пращами, разбегались, пробуя спастись, спасая кого-то из своих, внутренне уже смирившись с тем, что теперь-то, раз они обнаружены, их не выпустят, и не сегодня, так завтра на них налетят орды антигравов и в стиле свободной охоты прикончат, даже если они будут маскироваться или попробуют рассеяться.
.. Для пурпурных это будет лишь развлечением — выследить и уничтожить беглецов. Чтобы не слышать слитных и мощных выстрелов, можно было зажать уши и даже закрыть глаза, но избавиться от внутренней боли, нахлынувшей на Ростика, было невозможно. Он стал приходить в себя, когда штурмовка по приказу Синтры была окончена. Он дрожал, у него текли струи пота по лицу и по спине… Он был так слаб, словно только что перенес тяжелую и опасную болезнь. Но он все-таки оклемался, потому что Джар, на время бросив рычаги второго ведущего пилота, принес ему воды в глиняной плошке, тут же потребовав:
— Теперь ищи следующих.
Рост огляделся, словно вынырнул из большой глубины на поверхность бескрайнего моря. Ярк, который палил из орудий главной башни, пристроился около Синтры и о чем-то ей негромко докладывал на самое ухо. Ростик и не хотел, но своими обостренными близкими смертями нервами прочитал в сознании ярка:
— Она приказывает, чтобы он сам палил в ламаров… Говорит, что иначе проверка окажется неправильной.
Телепат, подумал Ростик. Вместо радио на значительных расстояниях они передают приказы или делают доклады посредством вот таких ярков. Это его мало заинтересовало, хотя, как он сразу же понял, со временем обдумает эту особенность цивилизации пурпурных, и тогда… Что тогда можно будет сделать, он не знал, но это знание стоило того, чтобы о нем порассуждать как следует.
Ростика снова усадили за пушки, которые еще пахли озоном и металлической гарью после пальбы, и он почти сразу нашел еще две стоянки ламаров. Что было хуже всего, одна из них была нормальным племенем, с детьми, женщинами и нехитрым имуществом кочевников.
Понурившись, почти совсем пав духом, он указал их местонахождение, и до вечера Синтра силами своей машины, как могла, «обработала» обе эти цели. Ростика, чтобы он не занимал грозную главную башню антиграва, отправили на площадку между котлами и кормовыми пушечками, где он и сидел, сжавшись и пытаясь отгородиться от всего этого мира. Когда они легли на обратный курс, к ближайшему из городов пурпурных, где можно было заправиться и отдохнуть, Синтра подошла к нему.
— Переживаешь, раб? — впервые она была категорична до грубости.
— Я не раб, — буркнул Ростик, отлично понимая, что она хотела сказать.
— Ведешь себя как раб, сочувствуешь им, значит, рабом и являешься.
— У меня… — Ростика бил озноб, ему было трудно даже говорить, не то что стоять навытяжку перед этой бесчувственной, почти неживой женщиной с пурпурной кожей, белыми волосами, выбивающимися из-под конусообразного полетного шлема, с яркими, горящими после недавнего убийства изумрудными глазами. — У меня другой статус.
— Знаю я, какой у тебя сейчас статус, — резко ответила габата. — Но теперь тебя должно волновать, каким он будет, когда мы вернемся. — Она по-ленински прищурила глаза. — Ты что же, думаешь, никто не заметил, какую волну ты гонишь по кораблю? Да иные из моих стрелков даже целиться не могли как следует.
— Может, стрелять не умеют? — в свою очередь спросил Ростик, но это было бессмысленно.
— Стрелять они умеют, вот только… В общем, не знаю, как ты теперь будешь оправдываться.
— А если я и не подумаю оправдываться?
— Ты готов умереть ради грязных, гнусных ламаров, которых даже не знаешь? И которые никогда не узнают о тебе? — Синтра расхохоталась так, что на нее оглянулись гребцы на котлах. И ушла за рычаги.
А у Ростика началась самая настоящая лихорадка, с дрожью, дичайшей температурой и, кажется, даже с какими-то виденьями, которые он, впрочем, не запомнил.
Ему даже немного стыдно стало, что он не может справиться с этой напастью, стыдно было так расклеиться, так зависеть от психических установок, впитанных по-человечески, с детства… Тем более что он же решил играть пока по правилам, предложенным губисками, и лишь впоследствии, потом как-нибудь, начать собственную партию… Но будет ли это «потом», не закрыл ли он себе путь к отступлению, к бегству, к возвращению в Боловск этими убийствами?
Поделать он ничего не мог, его психика оказалась какой-то слишком уж мощной штукой, и если она приказала ему заболеть, чтобы не продолжать предательствовать, он и заболел, причем так, что в какой-то момент ему и умереть было не страшно.
Зато оказалось, что для губисков теперь крайне нежелательно было его потерять. Как только они прибыли в городок, где хотели остановиться для отдыха, Синтра организовала, несмотря на свое презрение, вполне квалифицированную медицинскую помощь. А потом Ростик какой-то частью своего сознания понял, что из Вагоса пришел приказ больше на разведку не вылетать, а возвращаться, и как можно скорее. Как, почему, зачем он это осознал, осталось для Ростика загадкой, да к тому же не очень это его интересовало. К счастью для себя, он ослабел от этой внезапной болезни и не хотел думать ни о чем другом, кроме как о воде, о горячем душе и еще почему-то о зеленых лягушках, которые так славно поют свои любовные арии в пруду за водолечебницей Боловска. Да, больше всего он опасался, что здесь, в Полдневье, эти лягушки вымерли по каким-нибудь таинственным причинам. А ему так хотелось, чтобы они выжили и чтобы они по-прежнему голосили, навевая воспоминания о Земле. Или хотя бы о мамином вишневом компоте.