Впрочем, проверить нетрудно. Взять, например, Банъютэя. Русскому литературоведению японская литература известна плохо, а Банъютэй и вообще неизвестен. Понести рукопись Шкловскому и попросить: «Прочитайте, пожалуйста, и дайте свое авторитетное заключение. Писатель этот не бог весть что, в японском литературоведении о нем ничего не говорится, но мне кажется…» и так далее. Это был бы интересный опыт. Не станет же Шкловский наводить справки…
Я отхлебнул кофе и вернулся к переводу. Всего в этот вечер я перевел пять страниц и лег спать в половине третьего.
Глава третья
Я прождал всего минут пять, поэтому понял, что нужен Кларе по важному делу. Она была в белом платье и белых босоножках, свежая, словно только что из нарзанной ванны, стремительная, как мальчишка. Она подошла, улыбаясь, протянула ладонью вниз левую руку в белой ажурной перчатке и сказала:
— Доброе утро, милый.
— Здравствуй, дорогая, — сказал я.
— Очень мило, что ты пришел.
— Напротив, очень мило, что ты пожелала встретиться.
— Нет, правда, я очень рада тебя видеть.
— Я тоже в восторге.
— Ты неважно выглядишь, милый. Дела замучили?
— Да. Пропасть дел.
— Но ты же знаешь, тебе нельзя утомляться.
— Что поделаешь… Зато ты выглядишь прекрасно.
— Нет, серьезно. Тебе не следует перегружать себя работой. Особенно в такую жару.
Я всегда ненавидел этот small talk, но Кларе он был необходим. В старое доброе время она как-то призналась мне, что для нее это нечто вроде разведки боем. Она-то, наверное, не помнила, что сказала мне об этом. Я сказал:
— Да, в последнее время стоит ужасная жара. Сегодня будет более жарко, чем вчера. А завтра будет еще жарче. Итак?
Она глядела на меня, безмятежно улыбаясь.
— Ты прав, — сказала она. — Времени мало. Я вызвала тебя, чтобы сообщить, что я даю согласие на развод.
— Что ж, — сказал я, — это хорошо.
— Ты не рад?
— Да нет, мне все равно.
— Три года назад ты говорил иначе.
— Три года назад! — Я даже рассмеялся. — Три года назад было очень давно. Целых три года. Теперь я привык.
Я видел, что она разочарована, и поспешно добавил:
— Нет, ты не думай, я с удовольствием. Действительно, сколько это может тянуться?
— Да, это тянется слишком долго. Ну, так или иначе, ты можешь подавать на развод и обретешь желанную свободу.
— Наконец, — сказал я.
— Вот именно. Наконец. Почему ты улыбаешься?
— Это я от счастья. Ослепительные перспективы. Мы помолчали.
— Ты все еще в издательстве? — спросила она.
— Да.
— Недавно я видела где-то какую-то книжку в твоем переводе.
— Да, я перевожу. Время от времени. Все еще перевожу.
Мы опять помолчали. Я поглядел на часы.
— Между прочим, он прекрасный человек, — сказала вдруг она тихо. — Ты не должен был обращаться с ним так… грубо.
— Но я тогда не знал, что он прекрасный человек, — возразил я.
— Он очень страдал.
— Я тоже. Я вывихнул пальцы и получил выговор по партийной линии.
— До свидания, — сказала она.
— До свидания, Клара, — вежливо сказал я. — Очень рад был повидать тебя. Объявление я дам в ближайшее время.
Она ушла, не подав руки и не оглядываясь. Времени было в обрез, и я взял такси. Утро было ясное и жаркое, блестели на солнце политые улицы, люди спешили на работу и в магазины, стараясь держаться в тени домов и деревьев. У меня горело под веками, и сами собой закрывались глаза. Больше всего спать хочется утром, к полудню это проходит. Я подумал, что мог бы поспать лишний часок, и неожиданно для себя скверно выругался вслух. Шофер изумленно оглянулся.
— Ничего, ничего, — пробормотал я. — Все в порядке.
Когда мы подъехали к издательству, до начала занятий оставалось еще минут десять. Я подошел к автомату выпить стакан воды. Пока я рылся в карманах, ища трехкопеечную монету, возле меня остановился Полухин. Он по-отечески пожал мне локоть и сказал:
— Вот кстати, Андрей Сергеевич! А я вас вчера искал!
Он никогда не здоровался, но на него не обижались. Говорили, что он не здоровается даже с министром. Открывает дверь к нему в кабинет и радостно кричит’ «Вот кстати, товарищ министр! Разрешите?»
— Когда? — спросил я.
— Вечером. Во второй половине дня.
— Я сидел у Келлера.
Он подождал, пока я пил воду с грушевым сиропом. Мимо нас в ворота проходили сотрудники и здоровались с ним, и он благосклонно кивал в ответ, сияя отеческой улыбкой.
— Тут такое дело, — сказал он. — Мне позвонили от соседей. Беспозвоночники. Звонил их директор и спросил, нет ли у меня на примете специалиста по японскому языку. Разумеется, Андрей Сергеевич, я сразу вспомнил о вас.
Я покачал головой.
— Спасибо, Борис Михайлович, но я не могу. Очень занят.
— Пустяки, пустяки! Я уверен, это не займет у вас много времени. Они получили из Японии какие-то материалы. Какие-то документы, понимаете? И им хочется узнать, что это такое.
— Пусть обратятся в Институт научной информации. Я не могу.
У него от огорчения обвисли щеки.
— Но я уже обещал им! — сказал он — Мы с вами не можем вот так просто взять и отказаться.
Это наши соседи, наконец!
Я промолчал.
— Я вас очень прошу, Андрей Сергеевич. — сказал он. — Я не могу вам приказать в данном случае, я вас очень, очень прошу. Я совершенно уверен, что это не потребует много времени. Мы соседи, у нас множество общих интересов. В конце концов, должны же мы помогать друг другу, разве не так?