Не так смотрела на этот вопрос «владычица морей», привыкшая простирать своя интересы не на один какой-нибудь театр войны, не на один даже континент, а на весь земной глобус. Это лишний раз подтвердила последняя моя беседа с лордом Китченером, возвращавшимся осенью 1915 года из своей инспекционной поездки на Восток. По-видимому, наши лондонские споры об американском рынке не были им забыты, и, проездом через Париж, он неожиданно вызвал меня в английское посольство.
— Скажите,- с обычной прямотой спросил меня маршал,- зачем вам понадобился Салоникский фронт? Я твердо решил отозвать наши войска с Балканского полуострова с тем, чтобы развить наступление из Египта против Турции.
— По примеру Моисея через Черное море,- улыбнулся я.- Как бы мне ни хотелось быть вам приятным, милорд, но полагаю, что эти хождения по пустыням, не занятым противником, особого интереса для нас представить не могут.
— Опять станем спорить,- полушутливо замял разговор Китченер и стал расспрашивать, насколько я удовлетворен материальной помощью союзников России.
Подобные противоречия между союзниками во взглядах на Салоникский фронт не предвещали больших результатов от предстоявшей конференции, на которой должен был выступать Жилинский.
Он накануне запретил мне на ней появляться, но вместе с тем не отлучаться из Шантильи на случай, если ему понадобятся какие-либо справки. В последнюю минуту он, однако, позвонил мне по телефону и сухо заявил:
— Жоффр хочет, чтобы вы непременно присутствовали. Приходите немедленно.
В одном из кабинетов Гран Кю Же я снова застал знакомую картину конференции с той разницей, что она носила вполне военный характер: вместо Мильерана председательствовал Жоффр. Направо от него сидел маршал Фрэнч со своими, как обычно, многочисленными сотрудниками, а налево — Жилинский, к которому я и подсел, раскланявшись на ходу со всеми собравшимися. Не успел Жоффр закончить свою довольно пространную речь, как Жилинский, наклонившись ко мне, на ухо прошептал:
— Скажите этому хаму, сидящему против меня, чтобы он сел прилично.
— Ваше высокопревосходительство, это же сам начальник штаба английской армии генерал-лейтенант Вильсон, я не имею права делать ему замечаний.
Между тем мой английский приятель, закинувший высоко ногу на ногу и подперевший рукой подбородок, не подозревал, конечно, что своей обычной позой может помешать почтенному русскому коллеге обсуждать вопросы государственной важности.
Телеграммы с отчетом об этой конференции Жилинский, как обычно, .мне не показал, чем, быть может, объясняется отсутствие какого-либо о ней следа как в моем отчете, так и в моей памяти.
Мне, впрочем, уже давно стало очевидным, что в моей работе пользу для России можно извлечь только из совещаний о материальном снабжении и распределении между союзниками запасов мирового сырья. Подобных случаев пропускать не следовало, и потому было очень досадно не получить приглашения и на следующую межсоюзническую конференцию в Париже 27 марта 1916 года.
В раззолоченных залах Кэ д’Орсэ собрались на этот раз такие люди, как председательствующий Бриан, Жоффр, Альбер Тома, Ас-квит, Грей, Ллойд Джордж, Китченер, Саландра, Титони, Кадорна, Пашич. Представителями России были назначены только Извольский, Жилинский и, как технический работник, советник посольства Севастопуло.
Все, кроме русских, имели при себе, между прочим, заранее составленные программы и требования по снабжению.
Мартовская конференция оказалась самой грандиозной за все время войны. Правда, и момент был решающий: сама Марна поблекла под величием многонедельной и в конечном счете победоносной для французов борьбы за Верден. Их армия была обескровлена, но и немцы потеряли в этой авантюре большую часть своей боеспособности. Несмотря на мобилизацию промышленных ресурсов Франции и даже Англии, центральные европейские державы сохраняли еще свое превосходство в технике, и особенно в тяжелой артиллерии.
Во Франции к тому времени зазвучал бархатистый бас ее любимого оратора, Аристида Бриана,- того самого Бриана, которого Клемансо характеризовал, как «человека, ничего не знающего, но все понимающего». Новый председатель совета министров, высокий, слегка горбившийся брюнет с гривой седеющих волос и пышными, опущенными вниз густыми усами, благодаря чисто французской тонкости ума и умению изящно выражать свою мысль, был рожден дипломатом.
«Я знаю жизнь, меня ничем не удивить!» — говорили за него изборожденные глубокими складками красивые черты его лица. «L’en-fer est pav de meilleures intentions» (Ад вымощен наилучшими намерениями),- говорят французы, и Бриан, равно как его английский единомышленник, пылкий Ллойд Джордж,- главные инициаторы мартовской конференции — верили, что можно еще добиться объединения высшего руководства военными операциями на различных фронтах мировой войны. Они давно уже осознали также, что в общем деле эгоизм — плохой советчик, что Англии и Франции необходимо поступиться собственными материальными ресурсами в пользу союзников, в первую очередь русской армии.
Я нередко задавал себе вопрос: с кем лучше иметь дело — с высокими начальниками, полными добрых намерений, или с исполнителями, искажающими в дебрях канцелярской волокиты полученные ими директивы? Во всяком случае, будучи отстранен от участия в конференции и зная ее программу не от начальников, а через своих французских друзей, я надеялся, что какие бы решения ни были приняты их всегда удастся изменить при сохранении добрых отношений с чиновниками, двигающими громоздкую машину французского министерства вооружений.