Она бросила что-то на стол между собой и им. Я не видел, что это, но оно, как волна, покатилось к де Кераделю. Он отскочил и стоял дрожа, глаза его вновь поголубели, но налились кровью. Тело съежилось.
— Берегись, отец! Ты пока еще не сидишь на троне… с Ним. А я все еще из моря, отец. Так что берегись!
Сзади послышался шорох ног. Рядом со мной стоял дворецкий с пустым взглядом. Он начал кланяться, и тут же глаза его приобрели выражение. Он прыгнул на меня, открыл рот, чтобы поднять тревогу. Прежде чем он сумел издать звук, я схватил его руками за горло, нажал на гортань, ударил коленом в пах. С силой, которой и не подозревал у себя, я поднял его за шею в воздух. Он обернул вокруг меня ноги, а я резко ударил его головой в подбородок. Послышался треск, и тело его обвисло. Я отнес его в зал и бесшумно опустил на пол. Вся короткая схватка произошла совершенно бесшумно. Его глаза, теперь совершенно пустые, смотрели на меня. Я обыскал его. На поясе ножны, и в них длинный, изогнутый и острый, как бритва, нож.
Теперь у меня есть оружие. Я закатил тело под диван, прокрался назад к гостиной и заглянул за занавес. Комната была пуста, Дахут и де Керадель ушли.
Я на мгновение снова укрылся за занавесом. Я знал теперь, чего боялись призраки старого дома. Знал, что означает дрожь дома и ритмические удары. Уничтожается пещера жертв. Как это выразился де Керадель? «Я зажал своих нищих, и у меня теперь достаточно их крови» для последнего жертвоприношения. Невольно я вспомнил строки «Апокалипсиса»: «И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь…» Не очень подходит. Я подумал: «Де Керадель прижимает другое точило, чтобы напоить Собирателя». И моя кровь была бы там, если бы Дахут не отказалась!
Но я не испытывал к ней благодарности за это. Она паук, считающий, что муха уже в его паутине, и не допускающий другого паука к своей добыче. Вот и все. Но муха освободилась из паутины, и вовсе не благодаря Дахут. Если ненависть к де Кераделю у меня усилилась, то к Дахут не ослабла.
Тем не менее то, что я слышал, заставило меня изменить планы мести. Рисунок прояснился. Тени ошиблись. Дахут не должна умереть раньше отца. У меня лучший план. Он у меня от владыки Карнака, который, как считала Дахут, умер в ее руках… и который дал мне совет, как когда-то, давным-давно, дал совет и себе в древнем Исе.
Я пошел вверх по лестнице. Дверь в мою комнату была открыта. Я смело включил свет.
Между мной и кроватью стояла Дахут.
Она улыбнулась, но глаза ее не улыбались. Подошла ко мне. Я направил на нее нож. Она остановилась и рассмеялась, но глаза ее по-прежнему не смеялись. Она сказала:
— Вы так уклончивы, мой возлюбленный. У вас такой дар исчезать.
— Вы говорили мне это и раньше, Дахут. И… — я коснулся своей щеки,
— даже подчеркнули это.
Глаза ее затуманились, наполнились слезами, слезы покатились по щекам.
— Вы должны многое простить, Алан. Но я тоже.
Что ж, это правда…
…Берегись… берегись Дахут.
— Откуда у вас нож, Алан?
Этот практичный вопрос укрепил меня; я ответил так же практично:
— От одного из ваших людей, которого я убил.
— И убили бы меня, если бы я подошла ближе?
— А почему нет, Дахут? Вы послали меня тенью в теневую землю, и я усвоил урок.
— Какой урок, Алан?
— Быть безжалостным.
— Но я не безжалостна, Алан, иначе вы не были бы здесь.
— Я знаю, что вы лжете, Дахут. Не вы освободили меня от рабства.
Она сказала:
— Я не это имела в виду… и я не лгу… и хочу испытать вас.
Она медленно двинулась ко мне. Я держал нож наготове. Она сказала:
— Убейте меня, если хотите. Я не очень люблю жизнь. Все, что я люблю, это вы. Если вы меня не любите, убейте.
Она была близко, нож коснулся ее груди. Сказала:
— Ударьте, и покончим с этим.
Рука моя упала.
— Я не могу убить вас, Дахут!
Глаза ее смягчились, лицо стало нежным, но за этой нежностью скрывалось торжество. Она положила руки мне на плечи, потом один за другим поцеловала рубцы от хлыста, говоря:
— Этим поцелуем я прощаю… и этим прощаю… и этим.
Протянула ко мне губы.
— Поцелуйте меня, Алан, и скажите, что прощаете меня.
Я поцеловал ее, но не сказал, что прощаю, и не выпустил нож. Она с дрожью прижалась ко мне, прошептала:
— Скажите… скажите…
Я оттолкнул ее от себя и рассмеялся.
— Почему вам так нужно прощение, Дахут? Зачем вам мое прощение перед тем, как ваш отец убьет меня?
— Откуда вы знаете, что он хочет вас убить?
— Я слышал, как он требовал моей крови только что. Торговался с вами из-за меня. Обещал замену, которая гораздо больше удовлетворит вас. — Снова я рассмеялся. — Мое прощение — обязательная часть этого воплощения?
Она, задыхаясь, ответила:
— Если вы слышали, то слышали и то, что я вас не отдала ему.
Я солгал.
— Нет, не слышал. Именно тогда ваш слуга вынудил меня убить его. Когда я освободился, чтобы снова подслушивать, точнее говоря, вернулся, чтобы перерезать горло вашему отцу, прежде чем он перережет мое, он ушел. Вероятно, сделка была заключена. Отец с дочерью объединились для достижения одной цели, начали готовить погребальный пир — меня самого, Дахут, накрывать брачный стол. Бережливость, бережливость, Дахут!
Она съежилась под моими насмешками, побледнела. Сказала приглушенно: