Сказки Наконечный Игорь
— Нет! Но вы только полюбуйтесь… Я вас спрашиваю: и долго этот бродяга будет пялиться на мой кулинарный шедевр? — пылая праведным гневом, кондитер призывал в свидетели подмастерьев. — А ну-ка, бездельники, гоните его прочь!
— Хозяин, разве этот бездомный совершает преступление, что, как зачарованный, смотрит на ваш торт? — заметил юноша с лицом ангела. — Он на улице, перед ним витрина, да что он может сделать? Не взять руками, не сломать, не украсть.
— Он его сглазит, и этот торт никто не купит, а значит, мы останемся без обеда и ужина. А я, между прочим, трудился над ним все утро с пяти часов. Работу помощников этот грубиян как обычно в расчет не брал. — Ну, я что, должен повторять дважды? И самый старший из подмастерьев, дабы угодить хозяину, кинулся исполнять поручение.
А бездомный, не слыша, что происходит в кондитерской, и только видя жестикуляцию двухметрового толстяка, пробудившись от гипнотического сна, стал по очереди переводить взгляд с торта на кондитера, с кондитера на торт. Дверь отворилась, и легкий ветерок вместе со сладкими запахами ванили донес слова угрозы: «…гоните прочь!» Прежде, чем юноша успел открыть рот, «поклонник белоснежного торта» отвернулся и зашагал прочь.
— Эй!.. — застыли слова на устах будущего кондитера. Пожав плечами, он тут же вернулся обратно, громко хлопнув дверью.
Бедный мужчина в старой поношенной одежде семенил по булыжной мостовой. Цилиндр на голове был смят в гармошку, с его козырька стекали капли дождя, плащ, залатанный в нескольких местах, надувался как парус при каждом порыве ветра. Обувь на ногах была разного размера, причем на левую ногу. Редкая седая бородка, умные, но грустные глаза, желтый цвет лица и красивый нос правильной формы — вот что заметил бы наблюдательный прохожий в этом человеке. За его спиной был мешок, перевязанный грубой верёвкой, в котором что-то лежало.
Впереди замаячили трубы местной фабрики, из которых валил густой дым. Именно в ту сторону ровной неспешной походкой шагал наш герой. Крепко сжимала веревку мозолистая рука. Складывалось впечатление, что за спиной в мешке хранится что-то особо важное для этого человека, то, с чем он не при каких обстоятельствах не пожелал бы добровольно расстаться.
Забор, ворота, проходная, чуть поодаль окно, над которым висит вывеска «Прием старой обуви». В окне — скучающий приемщик мирно потягивает чай.
— А-а-а… Федор Федорович Обувщиков точен, как английский король, появляется ровно в десять часов и не минутой позже. Ты не сердись на старика, но мне куда приятней называть тебя коротко: «Обувщикофф», делая при этом особое ударение на последние «фф». И что за погода — с утра туман, потом дождь, сейчас серое небо и никакой надежды на лучик солнца! А я ох как люблю погожие, солнечные денечки! А ты?
— Мне все равно, почем нынче прием?
— Как обычно. Килограмм одна копейка, два килограмма – две, значит, получается копейки, ну а три… Да что я перед тобой распинаюсь, прейскурант не менялся последние десять лет и тебе это хорошо известно! Поговорить что ли больше не о чем?
— Меня твои дела не интересуют!
— Не больно ты любезен, братец. Обидел что ли кто?
— Смеёшься!? Посмотри на меня, я можно сказать, и не человек вовсе. Как я одет, огородное пугало, да и только. Кто с таким станет церемониться. А охотников унизить простого человека на мой век хватает.
Выручив за обувь какую-то мелочь, Федор Федорович, не попрощавшись с приемщиком, побрел в обратную сторону. Жизнь его была монотонна, однообразна и безвкусна. День или два он собирал старую обувь где только придется. Тщательно отскоблив ее от грязи, сдавал. Тем и жил. Всегда молчалив и не разговорчив, получалось, он не нуждался не в ком. Казалось, сердце его было холодным, а душа чёрствой. Возможно, он уже давно бросил попытку разгадать великую тайну, почему жизнь именно с ним обошлась так жестоко. А с другой стороны, чего бы дал ответ на этот вопрос? Ничего! Он бы (ответ) не приумножил его материальное благосостояние, не омолодил бы его тело и дух, наконец, не вернул бы уважения общества к его личности. Тогда зачем и пытаться проникнуть в суть мироздания, разгадывать какие-то загадки и ребусы! Уж лучше собирать обувь старую, поношенную, выброшенную людьми на улицу за ненадобностью. Стоптанные ботинки были чем-то похожи на него самого, старого, никому не нужного, выброшенного, волею судьбы, на холодную улицу.
И вот Федор Федорович вернулся домой. На окраине города Пронска среди бурьяна и крапивы было его жилище, сколоченное из старых досок и ржавого железа. Грубая кровать, железная печка, алюминиевая посуда, всюду хлам и неразбериха. Зимой холодно, летом жарко, осенью сыро – зато тихо, не одной живой души, даже собачки у Федора Федоровича не было.
Керосиновая лампа ужасно коптила. Затёртая до дыр книжка, да старые пожелтевшие газеты помогали моему герою коротать вечера наедине с самим собой. Именно в эти минуты, когда глаза уставали от чтения, откинувшись на подушку железной кровати Федор Федорович имел слабость мечтать. Ах, как сладки были эти мгновенья! Федор Федорович представлял, что он не нищий бродяга, а уважаемый господин. И каждый почтенный горожанин в городе почитает за честь при встречи с ним приподнять головной убор. А еще он не знает нужды, и в его кармане при ходьбе весело позвякивают не медные, а серебряные монетки. Да, да он, Фёдор Фёдорович Обувщиков — владелец и по совместительству главный редактор уездной газеты. А значит, новости он узнает самый первый. Каждый день к завтраку ему в рабочий кабинет непременно подают кофе и кусочек белоснежного торта с винной вишенкой! Он ест не спеша, даже не задумывается о том, сколько имеет право съесть. Кусочек торта тает во рту, и вот вишенка брызжет терпким соком, а удел косточки — оказаться на дне мусорной корзины. Делая глубокий вздох, Фёдор Фёдорович открывает глаза. И что он видит: нет ни кабинета, ни свежей газеты, а вместо торта в блюдце – квашеная капуста…