— Да тех ротозеев, что не заметили тебя на Лестнице. За свою оплошность они должны завтра утром умереть.
— Где они?
— В других камерах, за этой дверью. Я только что вышел от них.
— Тогда живо — поворачивайся и шагай обратно. И без фокусов у меня!
Гирканец открыл дверь и шагнул за порог, но с такой опаской, будто ступал по обнаженным лезвиям. Оба вошли в новый коридор с таким же рядом камер. При появлении Конана по камерам прокатился изумленный шепот. Бородатые лица сгрудились у решеток, жилистые руки обхватили железные прутья. Семеро заключенных молча, не отрываясь, смотрели на киммерийца, в их глазах пылала ненависть. Конан легонько подтолкнул стражника в спину, и тот встал перед камерой с зуагирами.
— Вы с таким рвением служили своему господину, — с усмешкой сказал варвар, — за что же он вас запер!
Антар, сын Ади, в ярости плюнул под ноги киммерийца.
— Все из-за тебя, пришлый пес! Ты сумел взобраться по Лестнице, за это магистр и приговорил нас всех к смерти еще до того, как тебя раскусили. Он сказал: или мы продались, или нас облапошили, но в любом случае мы нарушили долг, а потому утром нас, как баранов, прирежут потрошители Захака, покарай Хануман вас обоих!
— По крайней мере, вы угодите в царствие небесное! — насмешливо напомнил им Конан. — Так что ваша преданность Магистру сынов Джезма будет вознаграждена.
— Да чтоб собаки сгрызли этого магистра! — воскликнул с горечью один, а другой добавил:
— Чтоб вас с магистром в преисподней сковали одной цепью! Плевать мне на их рай! Все брехня! Опоят зельем, шлюх напустят, а ты верь!
Конан отметил про себя, что, пожалуй, Вирата напрасно приписывал своим людям беззаветную преданность своей особе: судя по всему, времена предков магистра, когда по воле господина люди с готовностью шли на смерть, безвозвратно ушли в прошлое.
Конан снял с пояса стража связку ключей и, как бы в раздумье, покачал ею. Зуагиры уставились на связку глазами людей, привязанных к столбам для сожжения и вдруг увидевших близкую грозу.
— Антар, сын Ади, — заговорил варвар, обращаясь к начальнику зуагиров. — Твои руки обагрены кровью многих, но, насколько я помню, ты никогда не нарушал данной клятвы. Магистр приговорил тебя к смерти и, значит, сам отказался от твоих услуг. Зуагиры, вы ему больше не нужны. И вы ничем ему не обязаны.
Глаза Антара загорелись волчьим огнем.
— Если бы я смог отправить его в царство Тьмы, то с легким сердцем сошел бы следом.
Воины застыли в напряженном ожидании..
— Клянетесь ли вы честью своего народа, что будете следовать за мной и служить мне до тех пор, пока не свершится месть или смерть не освободит вас от этой клятвы? — Конан отвел руку с ключами за спину, чтобы не смущать их видом отчаявшихся людей. — Вирата не даст вам ничего, кроме собачьей смерти. Я предлагаю мщение или, по меньшей мере, достойную смерть.
Глаза Антара сверкнули, его мускулистые руки, сжимавшие прутья решетки, задрожали от нетерпения.
— Верь нам! — выдохнул он.
— Клянемся! Клянемся! — зашумели зуагиры за его спиной. — Клянемся честью нашего народа!
Еще не стихли слова клятвы, а Конан уже поворачивал в замке ключ. Дикие, двуличные, жестокие — так отозвался бы о них какой-нибудь вельможа, но Конан знал этих пустынников: у них были свои понятия о чести, во многом схожие с теми, что были приняты в далекой Киммерии.
Они гурьбой вывалились из камеры и тут же вцепились в гирканца, вопя:
— Убить его! Он пес Захака!
Но Конан вырвал стражника из их лап, а самому упрямому добавил кулаком, отчего тот растянулся на полу, что, впрочем, не вызвало особого недовольства.
— А ну, тихо! — прикрикнул он. — Этот человек — мой, и я сам решу, как мне с ним поступить.
Подталкивая перед собой перепуганного стражника, Конан вернулся в темницу, в которой прежде была Нанайя. Поклявшись в верности, зуагиры слепо, ни о чем не спрашивая, шли за новым вожаком. Там варвар приказал гирканцу раздеться. Дрожа от страха перед пыткой, тот поспешно исполнил приказ..
— Поменяйся с ним одеждой! — отрывисто бросил он Антару. Повторять не пришлось, и Конан обратился к другому: — Ты выйдешь через черную дверь и…
— Но там свирепая обезьяна! — в ужасе воскликнул тот. — Она разорвет меня на куски!
— Обезьяна мертва. Я угостил ее вот этим. — Конан коснулся ильбарского кинжала. — Так вот. По ту сторону двери за ближней скалой ты найдешь труп. Возьми кинжал и подбери меч — он где-то там, неподалеку.
Пустынник бросил на Конана благоговейный взгляд и молча удалился. Свой кинжал киммериец отдал другому зуагиру, а кинжалом гирканца — с волнистым лезвием — вооружил еще одного. Тем временем остальные связали стражника, заткнули ему кляпом рот и втолкнули в открытый варваром потайной туннель. Антар уже стоял в остроконечном шлеме, куртке и шелковых штанах стражника. Его скуластое лицо обмануло бы любого, не подозревавшего о подмене. Сам Конан, чтобы скрыть лицо, надел на голову убор Антара из белой ткани.
— И все-таки двое безоружны, — вполголоса сказал он, окинув зуагиров задумчивым взглядом. — Ну да ладно, за мной!
Переступив через связанного стражника, он зашагал по коридору в темноту, мимо глазков, просверленных в боковых стенах. У нижней ступеньки варвар остановился.