В середине ноября, в конец обнаглевшие повстанцы, совершили ночную атаку на лагерь основных сил карателей. Комтур, оказался, что называется, «на высоте» и сумел организовать отпор, несмотря на внезапность нападения. Полуодетый, с мечом в руках, он метался среди пылающих шатров, мелькающих теней, лязга оружия и криков умирающих людей. Наконец опытному вояке удалось сплотить вокруг себя рыцарей и наиболее боеспособных кнехтов, а затем, контратаковать налетчиков. Не выдержав удара, те отступили, бросив убитых и часть раненых. Утром, осмотрев разоренный и заваленный трупами лагерь, фон Бригеней пришел в ужас, ночной бой стоил ему почти трети войска. Потери мятежников также были очень велики. Но самым страшным известием оказался доклад о пропаже во время сражения почти всех лошадей. Воевать пешком господа крестоносцы не могли.
Показания допрошенных с пристрастием пленных заставили задуматься. Он и раньше предполагал, что за спиной бунтовщиков, стоит какая то более серьезная сила. Сообщения о том, что в мятеже замешаны литовцы, только укрепило эти подозрения. Решив, что сам не справится, фон Бригеней направил гонцов с сообщением о беспорядках, и просьбами о помощи к ландмейстеру ордена Вальтеру фон Плеттенбергу, а сам счел нужным отступить. Единственной отрадной вестью было письмо от де Савиньи, в котором сообщалось, что замок Грюненбург находится в надежных руках, а сама территория фогтии является островком спокойствия и лояльности в бушующем море взбунтовавшейся черни.
Два гонца, направленных туда с приказом собрать воинов и двинутся на соединение с главными силами, бесследно пропали. Как и предполагалось оба они были перехвачены повстанцами.
Комтур, не знал только одного, оба письма все-таки попали в руки обитателей Грюненбурга. Ерема исправно переправлял туда всю захваченную переписку, которую Ляшков и Емелин использовали для планирования дальнейших операций, и отслеживания обстановки.
Таким образом, еще практически весь декабрь и январь, окрестности находились фактически под контролем мятежников, активных действий ни одна из сторон не предпринимала. Противники ограничивались редкими стычками.
Сказать, что ландмейстер был недоволен ситуацией, это значит, ничего не сказать. Фон Плеттенберг был в ярости. Подумать только, тот самый фон Бригеней, которого он прочил в свои заместители, а возможно даже в преемники, оказался неспособен, самостоятельно навести порядок, на вверенной ему территории! Комтур, имеющий в подчинении столько доблестных рыцарей и отважных кнехтов, просит у него помощи! Для чего? Чтобы разогнать толпу взбесившихся сервов?!
Неудовольствие вызвало и поведение Великого Князя Литовского. Не то, чтобы фон Плеттенберг слишком доверял своему союзнику. Слишком много спорных вопросов в отношениях Ордена и Литвы. Слишком часто они враждовали друг с другом раньше, и без всякого сомнения будут еще воевать впредь. Да и сами братья рыцари не считали себя обязанными блюсти клятвы дружбы и верности, данные язычникам и варварам, пусть даже считающих себя христианами, и на время ставших союзниками Ордена. Но одно дело, если эти клятвы нарушают они сами, руководствуясь священными целями принести истинную веру и цивилизацию в эти дикие края. Совершенно другое, когда грязные дикари затевают свои дьявольские игры за спиной воинов христовых, на их благородном пути за славой и богатством.
Между великим магистром и литовским князем Александром, завязалась оживленная переписка. Первый гневно обвинял и обличал своего союзника в предательстве и требовал немедленного прекращения, оказания какой либо помощи мятежникам. Второй, упорно отрицал и опровергал все обвинения в свой адрес. В результате Александр, дабы доказать свою непричастность к восстанию даже предложил военную помощь для его подавления. В ответ фон Плеттенберг гордо заявил, что у ордена еще достаточно могущества, чтобы своими силами разогнать горстку взбунтовавшейся черни. Фон Бригеней в свою очередь получил суровую отповедь и ультимативное требование в кратчайшие сроки своими силами утихомирить разбушевавшихся подданных.
Неизвестно, эти ли события, или другие обстоятельства послужили тому причиной, но факт остается фактом. Литва продолжала воевать с Московским князем в одиночку. Орден этой зимой в войну так и не вступил.
Пока вокруг кипели страсти, жизнь грюненбургской фогтии текла плавно и размеренно, отпраздновав рождественские праздники, ее обитатели потихоньку готовились к отъезду. Егор вместе с Фридрихом мотался по своим владениям, агитируя крестьян, переселятся на новые земли, как водится, обещая «молочные реки и кисельные берега». Сервы внимательно слушали пылкие речи своего господина, удивленно качали головами или восхищенно ахали в нужных местах, но на этом дело и заканчивалось. Желающих бросить хозяйство, навсегда покинуть землю предков, и начинать все заново было очень немного. Можно было конечно организовать насильственное переселение, но с этим решили не торопиться, опасаясь, что селяне просто разбегутся.
Однажды вечером между Егором и начальником службы безопасности состоялся конфиденциальный разговор.