— Трудно сказать. У каждого свой предел чувствительности. Лично для
меня уже здесь ароматы достигают насыщения. Но вот когда тебе вымазывают
голову какой-то едкой гадостью…
— Даже так?
— Даже так. Одни их трубы чего стоят… Ползешь, ползешь, и все ни с
места, все скользишь по этой слизи.
Тоже мне, цивилизация. Разумные
существа. Нечего нанимать посредников, если не можешь обеспечить сносные
условия.
— Ну грэмпы тоже, скажу тебе, не подарок. Да что о них говорить? О
себе надо подумать. Как выпутываться-то будем?
— Делать нечего, придется вырабатывать мирное соглашение.
— Знать бы как. Попробуй удержи этих недоумков от нападения, если
какую-нибудь мелочь вдруг не предусмотрим. Я лично не имею ни малейшего
представления о том, с чего начинать.
— Я тоже, — уныло ответил Вартан.
— Хоть бы они все друг друга перебили, наконец, и оставили нас в
покое! — Эртих в досаде даже ударил кулаком по стенке камеры, но тут же
отдернул руку и стал брезгливо вытирать слизь о полу своей меховой куртки.
Почему-то он забыл даже расстегнуть ее, только откинул капюшон и теперь
сидел, изнывая от жары, духоты и страшной вони.
И тут Вартана осенило. Мысль была настолько проста и очевидна, что он
поразился тому, как это никто из людей не догадался до сих пор действовать
именно таким образом. Он немного помедлил, проверяя ход своих рассуждений,
потом тихо спросил:
— Слушай, Клод, а зачем нам вообще добиваться мира, который пошел бы
на пользу и Пэтлару, и грэмпам?
— Ты хотел меня видеть, Презренный? — спросил адмирал Шэор, втекая в
камеру, где содержался Лжец по пути на Пэтлар.
— Да, Четырежды Победоносный, — ответил Вартан, слегка приподнимаясь
в знак приветствия.
До чего же он отвратителен, — подумал адмирал, но все же не стал
закрывать перепонкой внутреннего глаза — милость, несоразмерная величина
которой вряд ли доступна пониманию Лжеца. Тот, похоже, совсем не
разбирается в этикете, и даже этот визит воспринимает как должное — а ведь
адмирал поначалу не намеревался выполнять беспрецедентную просьбу
Презренного о дополнительном свидании. Тому все же следовало понимать,
насколько он мерзок — особенно после заключения мира с грэмпами, после
того, как Лжец использовал для этого свою гнуснейшую способность лгать. Ни
один из разумных никогда не стремился узнать подробностей сделок,
заключаемых при посредничестве Лжецов — сама мысль об использованных
методах была невыносима. Узнать же что-то еще — значило навеки запятнать
свой разум позором. Он, адмирал Шэор, не смог бы жить, будь его совесть
запятнана ложью. А эти существа — ничего, живут, и даже презрение всех
разумных им не помеха. Потому адмирал и помыслить не мог о повторной
встрече.
Но вот совсем недавно — и десяти тысяч мгновений не прошло — ему
сообщили, что Старейшие пожаловали ему звание Четырежды Победоносный,
добавили еще один луч к его адмиральской звезде и наградили личным именем
«Спаситель Пэтлара», которым отныне его будут именовать на Вселенском
Глямбе. И адмирал, гордый высокой честью, решил-таки снизойти к просьбе
Презренного.
И адмирал, гордый высокой честью, решил-таки снизойти к просьбе
Презренного. Все же, как ни противно сознавать это, он кое-чем обязан
этому Лжецу. А потому стоило проявить высшее благородство, свойственное
расе Пэтлара.
— Так зачем же ты хотел меня видеть? — снова спросил адмирал,
стараясь не приближаться к Презренному.
— Пэтлар обязан мне миром и самим своим существованием, не так ли? —
спросил Вартан.
— И ты, и твоя планета получите компенсацию, предусмотренную
Конвенцией, — с достоинством ответил Адмирал. Не объяснять же Презренному,
что любой пэтларец предпочел бы смерть его помощи, и лишь высшие интересы
заставили к ней прибегнуть.
— Я в этом не сомневаюсь, Четырежды Победоносный. Ведь вы же не в
состоянии нарушить условия Конвенции.
— Разумеется.
— В том-то вся и штука. Не сможете. Тогда попробуйте объяснить мне, в
чем же состоит ваша хваленая честность, если она от вашей воли не зависит,
если вы просто не можете иначе, если вы запрограммированы всегда быть
честными? В чем, скажите мне, ваша-то заслуга, раз вы не можете обмануть?
— Я не понимаю тебя, Презренный.
— Да где уж тебе понять… — сказал Вартан совсем тихо.
В самом деле, как может этот желеобразный, заранее
запрограммированный робот понять, что сами эти понятия честности и чести
не имеют смысла без своих антиподов — лжи и бесчестья? Где этому
одноклеточному понять, что лишь презираемые всеми разумными расами
Галактики Лжецы одни и способны быть по-настоящему честными и
благородными? Где ему понять, что только честь и благородство землян по
существу и спасают остальные расы Галактики от полного уничтожения? Ведь
он, Вартан, наверняка не первый из людей, кто додумался до способа легко
обеспечить человечеству превосходство над всеми остальными расами. И не
последний, кто от применения этого способа отказался.
Ведь власть — это не более, чем возможность принимать решения,