— Я простудился, — объяснил Анри.
— Давай ляжем, — плача, предложила она, — я могу остаться до утра.
Когда он вернулся, она обняла его за шею и припала к его губам: от него пахло рвотой. Люлю разрыдалась.
— Я простудился, — объяснил Анри.
— Давай ляжем, — плача, предложила она, — я могу остаться до утра.
Они легли. Люлю сотрясалась в отчаянных рыданиях, ведь она вновь обрела свою комнату, свою чудесную чистую постель и красный отсвет в зеркале. Она ждала, что Анри обнимет ее, но он не шевелился: лежал, вытянувшись пластом, словно кто?то положил в постель бревно. «Он сейчас выглядит так, будто говорит с каким?нибудь швейцарцем». Она обхватила его голову руками и внимательно вглядывалась в его лицо. «Ты чист, да, ты чистый». Он захныкал.
— Как я несчастен, — всхлипывал он, — никогда я не был таким несчастным.
— Я тоже, — согласилась Люлю.
Они долго плакали. Наконец она успокоилась, потушила свет и положила голову ему на плечо. Если бы они могли лежать так всегда, чистые и печальные, как сироты; но это невозможно, так в жизни не бывает. Жизнь — это огромная волна, которая накатывалась на Люлю, вырывая ее из объятий Анри. «Твои руки, твои большие руки. Он гордится тем, что они такие большие, говорит, что у потомков древних родов всегда большие конечности. Он уже не будет обхватывать меня за талию своими ладонями — мне бывало слегка щекотно, но всегда приятно, потому что он мог почти смыкать пальцы. Неправда, что он импотент, он просто чистый, чистый — и чуть?чуть лентяй». Она улыбнулась сквозь слезы и поцеловала его пониже подбородка.
— Что я скажу родителям? — спросил Анри. — Моя мать с ума сойдет.
«Госпожа Криспен с ума не сойдет, наоборот, будет в восторге. Они станут говорить обо мне за обедом, все пятеро, говорить с осуждающим видом, как люди, которые уже давно знали об этом, но не желали этого касаться из?за присутствия младшей сестры — ей всего шестнадцать, она еще слишком молода, чтобы обсуждать при ней некоторые темы. Госпожа Криспен будет смеяться в душе, потому что она знала все заранее, ей всегда все известно и она ненавидит меня. О, какая грязь! И внешне все против меня».
— Не говори им сразу, — умоляла она, — скажи, что я поехала в Ниццу поправить здоровье.
— Они мне не поверят.
Она осыпала лицо Анри частыми, быстрыми поцелуями.
— Анри, ты был не слишком ласков со мной.
— Верно, — сказал Анри, — я уделял тебе мало внимания. Но и ты, — заметил он, подумав, — не была особенно ласкова со мной.
— И я тоже. У, какие мы несчастные!
Она заплакала, да так горько, что едва не задохнулась; скоро рассветет, и она уйдет. «Никогда, никогда мы не можем сделать то, чего хотим, нас все время куда?то заносит».
— Ты не должна была так уходить, — сказал Анри.
Люлю вздохнула.
— Я очень тебя любила, Анри.
— А теперь не любишь?
— Не в этом дело.
— С кем ты уезжаешь?
— С людьми, которых ты не знаешь.
— А откуда ты знаешь людей, которых не знаю я?! — яростно спросил Анри. — Где ты с ними встречалась?
— Не надо об этом, мой любимый, мой маленький Гулливер, не строй из себя супруга в такую минуту.
— Ты едешь с мужчиной! — в слезах воскликнул Анри.
— Послушай, Анри, клянусь тебе, что нет, клянусь жизнью моей матери, что мужчины мне сейчас отвратительны. Я еду с одной четой, пожилыми людьми, друзьями Риретты. Я хочу жить одна, они найдут мне работу; о, Анри, если б ты только знал, как мне необходимо побыть одной, как мне все это опротивело.
— Что? Что именно тебе опротивело? — спросил Анри.
— Все! — поцеловала она его.
— Все! — поцеловала она его. — И все, кроме тебя, мой милый.
Она просунула руки ему под пижаму и долго ласкала его тело. Он дрожал от прикосновения этих ледяных рук, но не сопротивлялся, он лишь сказал:
— Я совсем разболеюсь.
В нем определенно что?то надломилось.
В семь часов Люлю встала с опухшими от слез глазами и сказала устало:
— Мне пора возвращаться туда.
— Куда?
— Я живу в отеле «Театральный», на улице Вандам. Гнусный отель.
— Оставайся у меня.
— Нет, Анри, умоляю тебя, не настаивай, я тебе уже сказала, что это невозможно.
«Это поток, который тебя уносит, это жизнь; ты не можешь ни осуждать, ни понимать, остается лишь дать себя увлечь. Завтра я буду в Ницце». Она зашла в туалет, чтобы теплой водой промыть глаза. Надела пальто, вся дрожа. «Это словно рок. Лишь бы я смогла поспать в поезде этой ночью, иначе в Ниццу я приеду совсем без сил. Надеюсь, он взял билеты в первый класс; ведь я впервые поеду первым классом. В жизни всегда так: годами я мечтала поехать в путешествие первым классом, и вот, когда, наконец, мне представилась эта возможность, все складывается таким образом, что меня это ничуть не радует». Теперь она торопилась уйти, потому что эти последние мгновения были совершенно невыносимы.
— Что ты хочешь сделать Голуа? — спросила она. Голуа заказал Анри рекламный плакат, тот сделал его, а Голуа теперь от него отказывался.
— Не знаю, — ответил Анри.
Он съежился комочком под одеялом, видны были лишь его волосы и краешек уха. Он медленным, слабым голосом пробормотал:
— Я бы проспал целую неделю.
— Прощай, любимый, — сказала Люлю.
— Прощай.
Она наклонилась к нему и, слегка приподняв одеяло, поцеловала в лоб. Потом она долго стояла на лестничной площадке, не решаясь закрыть за собой дверь. Наконец она отвела глаза и сильно дернула за ручку. Послышался сухой щелчок, и ей показалось, что сейчас она потеряет сознание; похожее чувство она пережила, когда услышала, как первые комья земли застучали о крышку отцовского гроба.