Тут задергал носом один из них и сказал:
— Люди!
Все трое побросали карты и развернулись носами к Зимородку и его подопечному. Зимородок вежливо поклонился и молвил так:
— Мир этому месту и благоволение болота его обитателям. Да пребудет с вами благорастворение его пузырей!
Носы одобрительно покачались в воздухе, потом старший из троих ответил:
— Порог ногам, балка макушке, котелок для пасти, скамья — для задницы. Входи, брат! Кто это при тебе?
— Мягкого тебе сфагнума, — еще вежливее отозвался Зимородок, — а братьям твоим сладкой гонобобели! Это барон Эреншельд, новый владелец здешнего торфа.
— Хо! Хо! — взревел другой тролль. Его темно-рыжие волосы топорщились из-под платка, повязанного узлом назад, а на шее висела связка куничьих хвостов и лапок. — Слыхали! Слышь, брат Сниккен, барон пожаловал!
— Добрый вечер, — невнятно выговорил барон.
— Бокам лежанка, брюху буханка, спине — овчинка, балде — мякинка! — закричал тролль, которого называли брат Сниккен. — — Барон, да ты весь горишь! Лечь тебе надо, лечь!
— Это правда, — сказал Зимородок, делая шаг вперед. — Как бы не уморить нам барона до смерти, господа мои и братья, ведь он нешуточно простудился минувшей ночью.
— Я совершенно здоров! — неожиданно твердым голосом проговорил Эреншельд и склонил голову в четком поклоне. Перед глазами у него то плыло, то вдруг замирало. Разум время от времени вообще переставал воспринимать происходящее, оставляя своего обладателя наедине со странными образами.
— Оно и видно! — завопил брат Сниккен, подпрыгивая на лавке. — А иди-ка сюда, барон, откушай малость, да полезай на печку!
— Меня тошнит, господа! — еще более твердо произнес барон.
— Видали? — развел руками Зимородок.
И вот уже барона поят крепким чаем с дымком и запахом шишек, а после препровождают на лежанку и закутывают в лохматое, заплатанное одеяло, которое время от времени оживает и принимается углом, как лапой, чесать одну из заплат. Тем временем Зимородок (теперь уже брат Зимородок) сидит с троллями за столом, проигрывает им в карты баронские гульдены и ведет поучительные беседы.
— А скажи вот, брат Хильян, — спросил он у того, что был с подбитым глазом, — как это вышло, что ваш распрекрасный дом оказался в наших краях? Отродясь я не видывал такого превосходнейшего дома!
Брат Хильян снисходительно рассмеялся. Глядя на него, и остальные засмеялись тоже.
— Ты, брат Зимородок, многого еще на болотах не видел. Это Гулячая Избушка. Слыхал про такую?
— Гулящая? — переспросил Зимородок.
Брат Хильян оскорбился.
— Это сестра твоя — гулящая, — сказал он, — а наша избушка — Гулячая. Потому что гуляет где ей вздумается. Ее называли еще Бродящая, но нам не нравится. Гулячая — как-то нежно. Как «гули-гули».
И Зимородок узнал, как в начале времен та самая Мировая Курица, что снесла первое в мире Яйцо, была поймана и разрублена на части Грунтором-Мясожором, Отцом всех Великанов, и этот Грунтор извлек из ее утробы множество маленьких недоразвитых яичек.
— И знаешь, что он с ними сделал? — спросил брат Сниккен.
Зимородок не знал.
Грунтор-Мясожор отнес их в Первозданный Лес и оставил там на Солнечном Пригорке. И когда Первородное Солнце озарило их лучами, то они быстренько покрылись скорлупой и оттуда по прошествии времени вылупились…
— Цыплята? — сказал Зимородок.
На него замахали руками, а брат Хильян презрительно высморкался.
Потому что вылупились вот такие гулячие избушки. Их было около десятка, но несколько сожрал Грунтор, еще три разбрелись по свету, а одну сумел заарканить храбрец-удалец Грантэр-Костолом, Отец всех Троллей, и она стала троллиным наследством.
— Переходит из поколения в поколение, понял, брат Зимородок?
Брат Зимородок сдал карты и увидел, что дело его совсем плохо — обчистят его тролли, как бы без сапог не остаться.
— Переходит из поколения в поколение, понял, брат Зимородок?
Брат Зимородок сдал карты и увидел, что дело его совсем плохо — обчистят его тролли, как бы без сапог не остаться.
Брат Сниккен взял щипцами из очага пару красных угольков и бросил их в чайник, а после налил себе и остальным освеженного таким образом чая. Разговор за игрой (шлеп — шлеп) перешел на нового владельца здешних акров торфа.
— Стало быть, старый Модест помер, — сказал брат Сниккен задумчиво.
— Сменил болото, — кивнул брат Хильян.
— Перекинулся в пузырь, — вздохнул брат Уве по прозвищу Молчун.
— Именно, — подтвердил Зимородок.
— А новый из себя каков? — поинтересовался Сниккен.
— Говорят, он городской, — вставил брат Хильян.
— Деньги любит, — добавил брат Уве.
— Жадный, — сказал брат Сниккен.
— Ни таракана в нашей жизни не смыслит, — объявил брат Сниккен.
— Дурак дураком, — сказал брат Хильян.
— Да вон он, на печке лежит, — показал Зимородок.
Все посмотрели на печку. Одеяло тотчас перестало чесаться, встряхнулось и свернулось у барона на ногах. Барон не то спал, не то грезил; глаза его под полузакрытыми веками двигались.
— Этот? — протянул брат Сниккен. — А говорили, будто он хочет все тут переворотить.
— Это правда, — признал Зимородок, — хочет.
— Ты для чего в болота его завел? — напрямую спросил брат Хильян. — Не для того разве, чтобы утопить?