— Где она? — орали внизу. — Держи дверь!
Знают ли они, через какую дверь она ушла? Лина пока не слышала на лестнице погони за собой.
Добраться бы только до крыши — оттуда она сможет спрыгнуть на крышу арестантской, а оттуда на землю. Тогда, возможно, ей удастся уйти. Ее легкие были как в огне, дыхание обжигало горло, но она лезла и лезла наверх, не останавливаясь, и наконец добралась до самого верха, вырвалась на крышу и побежала по ней.
И тут свет вдруг загорелся снова — словно его отключали специально ради ее побега! «Мне везет, — успела подумать Лина, — просто невероятно везет!» Прямо перед ней громоздилась часовая башня. Лина стремительно обогнула ее. На сей раз никаких танцев на крыше.
Низкий парапет тянулся по краю плоской кровли. Она осторожно выглянула из-за него и увидела, что люди стекаются на площадь со всех сторон. Прямо под ней был вход в ратушу, и она увидела, как из дверей вылетели двое стражей и бросились вниз по ступенькам. «Отлично, побежали совсем не в ту сторону. Наверное, думают, что я попытаюсь раствориться в толпе». На какое-то мгновение она была в безопасности. Часы на башне пробили три. Над площадью поплыл торжественный звон. Начинался День песни.
Лина смотрела сверху на своих сограждан, собравшихся, чтобы спеть три великие песни города. Они молча стояли плечом к плечу, так тесно, что она видела только лица, воздетые к небу, и резкий яркий свет заливал эти лица. Люди молча ждали, когда на ступени ратуши поднимется Главный хормейстер. Это было странное молчание — словно весь город затаил дыхание. Эта тишина перед началом праздника всегда была для Лины одним из самых волнующих моментов. Она вспомнила прошлые годы, когда она стояла на площади со своим родителями — слишком маленькая, чтобы увидеть знак, который даст хормейстер, слишком маленькая, чтобы увидеть хотя бы что-нибудь, кроме чужих ног и спин, — и ждала, когда зазвучит первая нота. И каждый год в этот момент она чувствовала, как сжимается ее сердце. Волны звука вздымались вокруг нее, как вода, и казалось, вот-вот поднимут ее над землей.
И сейчас она почувствовала то же самое. Тысячи голосов вдруг запели «Песнь города», широко и сильно. И она ощутила то же, что и много лет назад: внутренний трепет, так что покалывало под ребрами, и радость, смешанную с грустью. Глубокие, рокочущие аккорды песни заполнили площадь. Лине показалось, что она могла бы шагнуть через парапет и пойти прямо по воздуху, до такой степени он был насыщен звуком.
«Песнь города» была длинной — в ней пелось про «улицы света, стены из камня», воспевались «сердца наших граждан, отваги полны», с гордостью говорилось об «изобилии складов во веки веков» (это неправда, подумала Лина). И в конце концов песня подошла к концу. Певцы долго держали последнюю ноту, и она звучала все нежнее и мягче, а потом угасла совсем. Снова наступило молчание. Лина опять выглянула из-за парапета. Освещенные улицы, разбегающиеся во все стороны, — как хорошо она их знала! Она любила свой город, пусть он такой потертый и разваливается прямо на глазах. Она снова посмотрела на часы — десять минут четвертого. Дун, конечно, ждет ее. Видел ли он, что ее схватили? Если видел, то он, наверное, думает сейчас, должен ли он попытаться ее спасти или надо спускаться к реке одному.
Надо спешить. Но печаль лишила ее сил, словно тяжелый камень лег ей на грудь. Она уткнула лицо в ладони и сильно надавила пальцами на веки. Как она может уйти из Эмбера и оставить Поппи одну? Но ведь и с собой ее брать нельзя! Как взять ребенка в такое опасное путешествие?
Она вздрогнула, когда зазвучала «Песнь реки» — сначала низкие рокочущие мужские голоса, мрачно поющие с нарастающей мощью, потом с ними сплелись высокие женские и детские — сложная мелодия, которая, казалось, борется с течением. Лина слушала, не в силах сдвинуться с места. От этой песни ей всегда становилось как-то тревожно. Монотонный, безостановочный ритм — он будто подталкивал Лину, убеждал ее: «Давай, иди вперед, прямо сейчас!» Чем дольше она слушала, тем больше ей казалось, что река протекает прямо через нее. Довольно болезненное чувство.
А потом пришел черед «Песни тьмы» — последней из трех песен Эмбера, самой страстной и самой величественной. Вся душа города воплотилась в ней. Она вобрала в себя всю печаль и всю твердость духа обитателей города. И когда сотни голосов пели кульминацию — «Во тьме коварной и бездонной», — сам воздух, казалось, содрогается.
И в этот самый момент свет снова погас. Голоса дрогнули, но лишь на мгновение, и снова зазвучали во тьме, увереннее и сильнее, чем прежде. И Лина тоже запела. Она встала и пела во весь голос, бросая вызов глубокому, непроглядному мраку.
Песня закончилась. Последние ноты отозвались эхом, и воцарилась ужасная тишина. Лина стояла как неживая. Вот и пришел всему конец, пронеслось в ее голове, песня и город кончились одновременно. Она вдруг ощутила каменный холод, исходящий от часовой башни позади нее. Она ждала.
И тут ей в голову пришла мысль, от которой у нее даже мурашки по спине побежали. А что, если прямо сейчас закричать в темноту: «Эй, послушайте, люди! Мы нашли дорогу, которая выведет нас из Эмбера! Это река! Мы уйдем по реке!» Ведь они с Дуном собирались объявить об этом в День песни? Вот она и сделает это. Да, но что потом? Стражи тут же бросятся на крышу и схватят ее. А люди на площади — поверят ли они ей? А вдруг они решат, что это всего лишь детские фантазии? Или все-таки поверят?