Мои размышления прервал Дживс, который принес мне телеграмму. Точнее, даже не телеграмму, а каблограмму, потому что она пришла из Англии от тети Агаты, и вот что в ней говорилось:
«Приходил ли к тебе Сирил Бассингтон-Бассингтон? Ни в коем случае не подпускай его близко к театру.
Мои размышления прервал Дживс, который принес мне телеграмму. Точнее, даже не телеграмму, а каблограмму, потому что она пришла из Англии от тети Агаты, и вот что в ней говорилось:
«Приходил ли к тебе Сирил Бассингтон-Бассингтон? Ни в коем случае не подпускай его близко к театру. Жизненно важно. Подробности письмом».
Я несколько раз перечитал текст:
— Все это очень странно, Дживс.
— Да, сэр.
— Странно и явно не к добру.
— Будут еще какие-нибудь распоряжения на сегодня, сэр?
Конечно, если он решил держать официальный тон, тут уж ничего не поделаешь. А я-то собирался показать ему телеграмму и попросить совета. Что ж, если он затаил такую смертельную обиду из-за лиловых носков, железный принцип Вустеров — noblesse oblige [10] — не позволяет мне унижаться перед слугой. Ни за что на свете! Поэтому я не стал ему ни о чем рассказывать.
— На сегодня все, спасибо.
— Спокойной ночи, сэр.
— Спокойной ночи.
Он отчалил на покой, а я снова углубился в размышления. Я уже битых полчаса изо всех сил напрягал котелок, пытаясь разгадать скрытый смысл таинственной телеграммы, когда в прихожей раздался звонок. Я открыл дверь и увидел Сирила, который явно пребывал в приподнятом настроении.
— Я зайду ненадолго, если позволите, — сказал он. — Хочу сообщить одну забавную новость.
Он резво проскакал мимо меня в гостиную, и когда я, затворив входную дверь, последовал за ним, то увидел, что он читает письмо тети Агаты и как-то странно при этом похохатывает.
— Мне, конечно, не следовало его читать, но я случайно увидел свое имя и как-то незаметно прочел все остальное. Послушайте, дорогой мой Вустер… Я бы что-нибудь выпил, если вы не против. Большое спасибо и прочее… Да, насчет того, что я собирался вам рассказать, — это и впрямь ужасно забавно. Старина Каффин дал мне небольшую роль в своей музыкальной комедии «Спроси у папы». Совсем крошечную, конечно, но в целом, можно сказать, замечательную. Знаете, я готов прыгать от радости!
Он осушил свой стакан и продолжал, не обращая никакого внимания на то, что я при этом известии не прыгаю от радости и не кричу от счастья.
— Видите ли, я всю жизнь мечтал стать актером, — сказал он. — Но мой предок и слышать об этом не хочет. Стучит тростью и багровеет, как закат перед ветреной погодой, всякий раз, когда я завожу об этом речь. Вот почему, если хотите знать, я и поехал в Америку. В Лондоне я появиться на сцене не могу, кто-нибудь из знакомых меня обязательно засечет и настучит предку. Поэтому я пошел на хитрость: наплел ему, будто мне позарез нужно в Вашингтон — это, дескать, расширит мой кругозор. Ну а здесь мне бояться некого, путь открыт. Я попытался урезонить дуралея:
— Но ведь рано или поздно ваш отец об этом узнает.
— Ну и пусть. К тому времени я стану звездой мировой величины, и ему просто нечем будет крыть.
— Вас-то, может быть, и нечем, а вот меня он наверняка будет крыть самыми последними словами.
— А вы-то здесь при чем? Какое вы к этому имеете отношение?
— Я познакомил вас с Джорджем Каффином.
— Верно, старина, именно вы. Я и забыл. Должен был с самого начала вас за это поблагодарить. Ну что ж, до свидания. Завтра мне с утра пораньше на репетицию «Спроси у папы», так что я поскакал. Забавно, что эта штука называется «Спроси у папы», — именно спрашивать у папы я и не собираюсь. Понимаете меня? Ну, хоп-хоп!
— Хоп-хоп, — печально отозвался я, и он исчез. Я бросился к телефону и набрал номер Джорджа Каффина:
— Послушайте, Джордж, что это еще за история с Сирилом Бассингтон-Бассингтоном?
— Какая история?
— Он утверждает, что вы дали ему роль в своем спектакле.
Я бросился к телефону и набрал номер Джорджа Каффина:
— Послушайте, Джордж, что это еще за история с Сирилом Бассингтон-Бассингтоном?
— Какая история?
— Он утверждает, что вы дали ему роль в своем спектакле.
— Дал. Всего несколько строк.
— А я только что получил из дома пятьдесят семь телеграмм, где мне приказывают всеми правдами и неправдами и близко не подпускать его к сцене.
— Мне очень жаль. Сирил как раз тот типаж, что мне нужен для этой роли. Все, что от него требуется, — играть самого себя.
— Но, Джордж, старина, войдите в мое положение. Моя тетя прислала его ко мне с рекомендательным письмом, так что она потом с меня спросит.
— Вычеркнет из завещания?
— Тут дело не в деньгах. Но… впрочем, вы не знакомы с тетей Агатой, так что мне сложно вам объяснить. Дракула и Цезарь Борджиа — просто бойскауты по сравнению с моей тетей; когда я вернусь в Англию, она меня со света сживет. У нее ужасная манера заявляться без приглашения рано утром, когда я еще сплю, и читать натощак мораль.
— Ну так не возвращайтесь в Англию. Оставайтесь здесь — может, станете президентом.
— Но, Джордж, старичок…
— Спокойной ночи!
— Джордж, послушайте…
— Вы пропустили мою последнюю реплику. Я сказал: «Спокойной ночи!» Возможно, вам, праздным богачам, спать не обязательно, но мне к утру нужно быть бодрым и свежим. Будьте здоровы.