Если однажды зимней ночью путник…

— Возьмем книги, в которых пятьдесят-сто тысяч слов, — сказала Лотария. — Советую обратить внимание на слова, повторяющиеся около двадцати раз. Вот, взгляните — эти слова употреблены девятнадцать раз:

вместе, вперед, выстрелы, давай, есть, жизнь, зубы, командир, кровь, отвечать, паук, портупея, твоя, точно, часовой, ясно…

А эти — восемнадцать раз:

брюхо, вечер, здорово, картошка, мертвый, настает, новый, пилотка, покуда, пошел, пройдет, ребята, те, точка, француз, хватит…

Вы уже догадались, о чем речь? — спрашивает Лотария. — Книга, конечно, о войне. Сплошное действие, сухой язык, жестковатый стиль, сцены насилия. Весь сюжет как на ладони. Для убедительности полезно заглянуть в перечень слов, употребленных только раз. Хотя от этого они не менее значимы. Ну, скажем, такой ряд:

панталоны, платье, подвал, поджарый, подземелье, подземный, подкоп, подрыв, подрывной, поляна, потихоньку, похоронить, пролетарии…

Нет, здесь не все так ясно и просто, как могло показаться. Эта книжица с двойным дном. Его-то я и буду искать.

Лотария протягивает мне следующие списки:

— А вот совсем другая вещь. Это сразу видно. Вначале идут слова, встречающиеся около пятидесяти раз:

был, ее, мало, муж, Рикардо (51); была, вещь, вокзал, есть, ответил, перед (48); все, комната, Марио, несколько, раз, только (47); казалось, пошел, утро, чей (4б); должен был (45); до, имел бы, рука, слушай (43); вечер, годы, девушка, Делия, кто, руки, ты, Чечина (42); вернулся, мог, мужчина, одна, окно, почти (41); меня, хотел (40); жизнь (39)…

Что скажете? Это явно о личной жизни: тонкие чувства, внутренние переживания едва намечены, скупой антураж, провинциальная обыденность… Для проверки посмотрим слова, употребленные по разу:

перехитрить, полнеть, пониже, превратный, преклониться, преувеличивать, прилежный, приревновать, проглатывала, проглотила, проглоченная, промерзлый, простодушие, профессор…

Ну что же, теперь картина прояснилась: яснее и душевное состояние героев, и условия их жизни… Перейдем к третьей книге:

Бог, волосы, второй, деньги, особенно, почти, раз, тело, счет (39); вечер, вино, Винченцо, дождь, жить, кто-то, мука, причина, продукты (38); ее, зеленый, итак, нежный, ноги, смерть, яйца (36); белый, голова, грудь, даже, делают, день, дети, живет, имели бы, машина, ну, осталась, ткань, черные (35)…

Здесь все намного плотнее, гуще, живее. Сюжет сколочен прочно, грубовато, без прикрас. Вещь откровенно чувственная. Любовные сцены поданы напрямую, раскованно, по-простому. Обратимся к списку слов с частотностью единица. Например:

первозданный, подтверждаться, позор, позорил, позорить, позориться, позоришь, позорище, позорник, позорно, позорный, позорю, позоря, помидоры, портвейн…[7]

Видите? Чувство вины в чистом виде! Верный знак. Критический разбор можно начать именно отсюда, наметив основные пункты… Что я вам говорила? Быстрый и надежный метод, не правда ли?

Если Лотария и впрямь читает мои книги подобным образом, то тут уже не до шуток. Воображаю, как всякое мое слово пропускается через электронный мозг, заносится в частотную таблицу рядом с другими словами, какими — понятия не имею. Невольно начинаешь подсчитывать, сколько раз употребил такое-то слово.

Чувствую, как над этими обособленными слогами тяготеет ответственность за написанное. Попытаюсь представить, какие выводы можно сделать из того, что такое-то слово встречается у меня всего один раз или целых пятьдесят. Не лучше ли его попросту вычеркнуть… Но любое другое слово на этом месте вроде бы не годится… Не знаю, как и быть: хоть не книгу пиши, а составляй списки слов в алфавитном порядке… Поток разрозненных слов… в нем заключался бы пока неведомый мне смысл… Из этого смысла на компьютере с обратной программой можно было бы сложить книгу. Мою книгу.

Объявилась сестра той самой Лотарии, что пишет обо мне доклад. Пришла без предупреждения, как бы невзначай. Пришла и говорит:

— Меня зовут Людмила. Я читала все ваши книги.

Помня о том, что она не любит знакомиться с авторами, я удивился ее приходу. Она заявила, что сестра судит обо всем однобоко. Лотария рассказала ей о наших встречах. Вот она и решила лично узнать, что я за человек. Тем более что я соответствую ее представлению об идеальном писателе.

Идеальным, но мнению Людмилы (говоря ее словами), является такой писатель, у которого книги зреют, как желуди на дубе. Она привела ряд образных сравнений с природными процессами, идущими своим невозмутимым чередом. Она уподобила творчество идеального писателя ветрам, обдувающим горы; приливам и отливам, намывающим берега; годичным кольцам, нарастающим в стволе дерева. Впрочем, все эти сравнения скорее относились к писательству вообще. А вот образ дуба касался непосредственно меня.

В ее речах звучало раздражение, как у людей, привыкших отстаивать собственную точку зрения вопреки чужому мнению.

— Вы сердиты на вашу сестру? — спросил я.

— Нет, на одного вашего знакомого.

Без особых усилий я догадался о подоплеке ее визита. Людмила общается или общалась с этим переводчиком — Мараной, для которого литература чего-то стоит лишь тогда, когда ее отличают хитроумные махинации, ухищрения, уловки, ловушки.

Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81