Его слушали спокойно: невозмутимость вошла в привычку. В глубине зала поднялась женщина.
— Меня зовут Ив Барстоу. Я говорю от имени Семьи Куперов. Ральф Шульц, мне сто девятнадцать лет, и думаю, что я старше тебя. Я не обладаю твоими математическими талантами и знанием законов человеческого поведения. Но я знавала множество людей на своем веку. Человек — существо доброжелательное, чуткое и доброе. О, разумеется, у него есть маленькие слабости, но дайте ему хоть каплю надежды на лучшее, и он забудет о них. Я не верю, что люди могут возненавидеть меня и попытаются убить только потому, что я дольше их проживу на свете. Что ты на это скажешь? Ведь ты уже ошибался однажды — не ошибся ли ты и на сей раз?
Шульц спокойно взирал на нее, разглаживая складку на своем килте.
— Ты права, Ив. Нет никаких гарантий того, что я не ошибусь вновь. В этом вся беда психологии — она настолько сложна, в ней так много скрытых факторов, человеческие отношения порой так неожиданны, что даже убедительные на первый взгляд выводы выглядят подчас в свете последующих событий просто чепухой.
Он снова встал, оглядел зал и заговорил с прежней решительностью:
— На этот раз я не делаю далеко идущих выводов. Я говорю о фактах, а исходя из них, можно строить предположения с такой же степенью уверенности, как и предсказывать, что яйцо разобьется уже на полпути к полу.
Но Ив права… не во всем, конечно. Каждый в отдельности взятый человек добр и терпим… и сам по себе, и в отношениях с остальными отдельно взятыми людьми. Ив не грозит опасность со стороны ее друзей и соседей так же, как и мне со стороны моих. Но зато ей могут представлять угрозу мои соседи, а мне — ее. Массовая психология — не просто результат суммирования индивидуальных психологий. Таково основное положение социальной психодинамики. И из этого правила еще не было исключений. Это закон массового поведения, закон массовой истерии. Он давно известен военным, политическим и религиозным деятелям, которые активно используют его, напуская на людей пророков и пропагандистов, вождей, актеров и главарей банд. Его использовали на практике давным-давно — за многие поколения до того, как он был выражен в математических символах. Он действовал всегда. Действует и поныне.
Я и мои коллеги стали подозревать, что накал ненависти в обществе по отношению к нам усиливается, еще несколько лет назад. Но мы сочли, что рано бить в набат и выносить наши опасения на собрание, поскольку не располагали серьезными доказательствами. Вдобавок любое, даже самое здоровое общество имеет свою червоточину, и агрессивные намерения можно было списать на счет озлобленности не играющего серьезной роли меньшинства. Антагонистические тенденции были сначала столь незначительны, что мы даже сомневались в их существовании. Тем более что отношения в обществе так запутаны, что напоминают спагетти в кастрюле. Они существуют в абстрактном топологическом пространстве со многими измерениями (десять или двенадцать измерений — обычное дело). Поэтому описать их математически — чрезвычайно трудное дело. Сложность подобной задачи невозможно преувеличить.
Вот мы и ждали, беспокоились, изучали статистические данные, с величайшей осторожностью возводя здание нашей статистической Вселенной.
К тому времени, когда уже не оставалось места сомнениям, было слишком поздно. Социопсихологические тенденции могут зарождаться и исчезать совершенно неожиданно. Мы все еще уповали на то, что свою роль сыграют положительные факторы: работы Нельсона в области симбиотики, наши достижения в геометрии, огромная общественная заинтересованность в освоении спутников Юпитера для иммиграции. Любое событие, которое потенциально могло бы дать шансы на продление жизни или хотя бы надежду на них, положило бы конец всяким проявлениям враждебности по отношению к нам.
Но вместо этого ненависть из огонька превратилась в пламя, в бушующий неконтролируемый лесной пожар. Насколько нам известно, количество людей, зараженных агрессивными намерениями, только за последние тридцать семь дней увеличилось вдвое и неуклонно растет. Я могу лишь гадать, как далеко зайдет этот процесс и какими темпами будет развиваться. Поэтому мы и попросили созвать очередное совещание. Беда может грянуть в любой момент.
Он сел; лицо его побледнело от волнения.
Ив оставила попытки продолжать спор. Не возразил и никто из присутствующих. Не только Ральф Шульц, — признанный авторитет в своей области — но и все они чувствовали, что тучи сгущаются над их головами. Но, хотя все понимали, перед лицом какой проблемы они стоят, мнений о том, что же предпринять, было столько же, сколько людей сидело в зале. И к тому моменту, когда Лазарус поднял руку, требуя тишины, прения тянулись уже битых два часа.
— Так мы ни к чему не придем, — заключил он. — И похоже, что даже к завтрашнему вечеру. Давайте окинем проблему целиком и обмозгуем, что тут можно сделать. Мы можем, — он начал загибать пальцы, — ничего не делать, смирнехонько сидеть и выжидать, что из этого получится.
Мы можем полностью отказаться от «маскарада», огласить правду о том, сколько нас на самом деле, и потребовать политических прав.