— Я бы хотел, чтобы все и сейчас было так, — прошептал Джонас. — Конечно, — торопливо добавил он, — я понимаю, что это не очень разумно. И сейчас все гораздо лучше организовано. Я понимаю, что это было очень опасно — так жить.
— Опасно?
Джонас задумался. Он сам не до конца понимал, что имеет в виду. Но чувствовал, что угроза есть.
— Ну, — ему показалось, он нащупал объяснение, — у них огонь горел прямо в комнате. В очаге. И свечки на столе тоже горели. Отлично понимаю, почему все это запретили. И все же, — подумав, заключил он, — мне нравился свет, который они излучали. И тепло.
— Отец, Мать, — неуверенно начал Джонас за ужином. — Хочу вас спросить кое о чем.
— О чем, Джонас? — спросил Отец.
Джонас зарделся от смущения. Всю дорогу от Пристройки он репетировал, как сделает это, но теперь все равно с трудом заставил себя произнести:
— Вы меня любите?
Повисло неловкое молчание. Затем Отец рассмеялся.
— Да, Джонас. Не ожидал от тебя такого. Нужно правильно употреблять слова.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Джонас.
Не ожидал от тебя такого. Нужно правильно употреблять слова.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Джонас. Он не был готов к такой реакции.
— Твой Отец хочет сказать, что ты выбрал слишком общее слово, настолько бессмысленное, что его давно уже никто не употребляет, — мягко объяснила Мать.
Джонас уставился на них. Бессмысленное? Он не знал ничего более наполненного смыслом, чем это воспоминание.
— Коммуна не сможет нормально функционировать, если употреблять слова как попало. Ты мог спросить «Вы мной довольны?». И мы бы ответили «Да», — сказала Мать.
— Или, — продолжил Отец, — ты мог бы спросить «Вы гордитесь моими достижениями?». И мы от всего сердца сказали бы «Да».
— Теперь ты понимаешь, что слово «любить» совершенно неуместно? — спросила Мать.
Джонас опустил голову.
— Да, спасибо, теперь я понимаю.
Он первый раз солгал родителям.
— Гэбриэл? — прошептал Джонас.
Кроватка опять стояла в его комнате. Четыре ночи Гэбриэл крепко проспал в комнате Джонаса, и родители провозгласили эксперимент удачным, а Джонаса — героем. Гэбриэл быстро рос — он уже ползал и пытался вставать. Теперь, когда он начал спать по ночам, его можно отдать в Воспитательный Центр, обрадовался Отец. В декабре, то есть уже через два месяца, ему дадут имя и определят в Семейную Ячейку.
Но когда Гэбриэла забрали из спальни Джонаса, он опять всю ночь проплакал.
Так что его вернули обратно. Раз уж Гейбу так понравилось в комнате Джонаса, пусть поспит там еще немного, пока у него не выработается привычка к крепкому сну. Воспитатели были настроены весьма оптимистично.
Гэбриэл никак не отреагировал на шепот Джонаса. Он сладко спал.
— Все можно изменить, Гейб, — сказал Джонас, глядя в потолок. — Все можно сделать по-другому. И тогда будут цвета. И дедушка с бабушкой. И у всех будут воспоминания. Ты уже знаешь про воспоминания, — прошептал он, повернувшись лицом к кроватке.
Гэбриэл дышал ровно и глубоко. Джонасу нравилось спать с ним в одной комнате, хотя ему и было немного стыдно. Он так и не рассказал Дающему, что каждую ночь отдает Гейбу воспоминания: катание на лодке, пикник в солнечный день, шум дождя за окном, прогулки босиком по влажной траве.
— Гейб?
Младенец заворочался, не просыпаясь. Джонас посмотрел на него.
— И еще будет любовь, — прошептал он.
Следующим утром Джонас впервые не принял таблетку. Что-то внутри него, что-то, что выросло из воспоминаний, велело ему выбросить ее.
17
«ОБЪЯВЛЯЕТСЯ ВНЕПЛАНОВЫЙ ВЫХОДНОЙ». Джонас, Лили и родители в изумлении посмотрели на громкоговоритель. Такие вещи он сообщал крайне редко. Члены коммуны очень радовались внеплановым выходным. Взрослых освобождали от работы, дети могли не ходить в школу, на обучение и на добровольную работу. Рабочие-Заместители, которым потом тоже давали выходной, брали на себя обеспечение едой, уход за новорожденными и Старыми. Коммуна была свободна.
Джонас с облегчением опустил папку с домашним заданием. Он как раз уже собирался выйти в школу. Занятия уже не были для него столь важными, к тому же совсем скоро они закончатся. Но все равно Двенадцатилетние, хоть и начали взрослое обучение, должны были запоминать бесконечные своды правил и осваивать новые техники.
Он пожелал родителям, сестре и Гейбу хорошего дня и поехал искать Эшера.
Он не принимал таблетки уже четыре недели. Возбуждение вернулось, и Джонаса смущали его ночные видения. Он чувствовал себя немного виноватым, но ничто не заставило бы его вернуться к миру, в котором нет чувств. Миру, где он жил так долго.
Его новые, обостренные чувства проявлялись не только во сне.
Он знал, что это связано с отменой таблеток, но воспоминания тоже сыграли свою роль. Теперь он видел все цвета и, главное, мог удержать их. Трава, деревья и кусты оставались зелеными, пока он на них смотрел, щечки Гэбриэла — розовыми, даже во сне. А яблоки теперь всегда были ярко-красными.
В воспоминаниях он видел океаны, горные реки, ручейки, журчащие в лесной чаще, и теперь он совсем по-другому смотрел на реку. Он видел, как светится вода, как она переливается разными цветами, знал, что она несет в себе историю, понимал, что было Другое Место, откуда она брала начало, и Другое Место, куда она течет.