Запаниковав, я поползла к Жуку. Он рванул вперед — и в тот же миг я почувствовала, что лечу по воздуху: меня крепко схватила за талию чья-то сильная рука.
А к горлу прижалось что-то холодное и твердое. Этот подлец вытащил нож.
Жук дернулся ко мне, а потом замер, будто спринтер, дожидающийся выстрела стартового пистолета.
— Не-не, чел. Вот этого не надо. Убери нож. Давай поговорим. Сможем же договориться.
— Больше нам говорить не о чем. Давай деньги, и я отпущу твою подружку.
Жук выпрямился. Татуированный стиснул меня еще крепче. Я едва могла дышать. Собственно говоря, когда он меня схватил, я так перепугалась, что висела у него в руках как тряпичная кукла; теперь же я начала вырываться, в ответ он только крепче притиснул лезвие к моему горлу.
— Не подходи.
— Ладно, ладно, порядок. — Жук отступил. Теперь он стоял на рельсах.
— Жук, отдай ему деньги. — Голос показался мне чужим.
Жук глянул на меня — на лице отражалась отчаянная мука.
— Не могу, Джем. Это же наше будущее. Наше с тобой. Номер в гостинице, большая двуспальная кровать. Пинта пива в баре, рыба с жареной картошкой на причале. Как же мы, где же мы все это возьмем без денег?
В горле у меня застрял комок. Он уже все это себе представил, все, чего хотел для нас. Господи, ведь не так уж много, верно? Только ничего этого не будет. Даже такой малости у нас никогда не будет. Я заплакала. То были горячие слезы отчаяния и тоски, слезы ненависти к беспощадно тикающим часам.
— Прости, — сказал он. — Прости меня. Я ничего этого не хотел. Не хотел, чтобы тебя пугали. Ты права, Джем. Это всего лишь деньги. Найдем другие. Отпусти ее, — обратился он к Татуированному, — и деньги твои.
— Ага, рассказывай, сосунок. Думаешь, я вчера родился? Давай деньги — тогда отпущу.
— Тогда одновременно, да?
— Нет, сперва давай деньги, — сказал Татуированный ровным голосом, — а потом я ее отпущу.
Я хорошо знала Жука и догадалась, что будет дальше. Будто проиграла всю сцену в голове, как в замедленной съемке, но Татуированный ни хрена не понял. Он отчаянно вскрикнул, когда Жук вытащил деньги из конверта, снял резинку, завел руку назад и швырнул всю пачку вперед и вверх — купюры взметнулись в небо.
Хватка Татуированного ослабла. Он выронил нож, выпустил меня и рванул по набережной К железной дороге.
Я бросилась к Жуку, он подхватил меня на полдороге. Прижал к себе, вдавив лицом в грудь, вцепился в волосы.
— Порядок, ты здесь. Ты здесь, Джем. — Голос звучал глухо, он и сам готов был разрыдаться. — Давай, уходим. Пусть сам разбирается.
В воздухе кружились купюры. Они продолжали падать, когда мы зашагали по набережной. Я оглянулась — Татуированный, согнувшись пополам, подбирал купюру за купюрой. Было видно, что он зол, страшно зол: бормочет что-то себе под нос, пыхтит, топчется, опустив лицо в землю.
Жук обнял меня обеими руками. Когда мы забрались на холм, он помог мне снова перелезть через забор. Я ждала, когда он перелезет тоже, но он застрял, положив на забор одну руку.
— Давай, валим отсюда, — сказала я.
Он оглянулся через плечо. Я застонала:
— Слушай, не надо. Это всего лишь деньги.
— Ну, я только сотню, Джем. Только подумай, на что нам этого хватит.
Я просунула между прутьями руку и ухватила его за рукав:
— Жук, не смей.
Он вырвался, потом поцеловал мои пальцы.
— Я сию секунду вернусь, — пообещал он и рванул обратно.
— Жук, не смей! Не смей! — закричала я.
Он уже бежал по тропинке. Татуированный поднял на него глаза:
— Тебе чего, добавки захотелось?
— Дай мне немножко. Мою долю, мне же полагается.
— Ничего тебе не полагается, засранец.
Мою долю, мне же полагается.
— Ничего тебе не полагается, засранец. Вали к своей подружке и не зли меня, а то мало не покажется.
Жук выпрямился:
— Меня не запугаешь.
— Надо же, именно это твоя бабка и сказала, когда я к ней наведался.
— Что?
— Просто хотел выяснить, куда ты подевался. Пришел, так сказать, за информацией. Бабка твоя не очень рвалась мне помочь. Даже хамила, прямо как ты. Правда, когда я уходил, разговорчивости у нее поубавилось…
— Сука! Что ты с ней сделал?
Жук бросился на Татуированного, въехав головой тому в живот. Татуированный упал, и они покатились по набережной в сторону железнодорожного полотна. Они перекатывались, боролись, били друг друга всерьез — жуткий звук ударов тела о тело. И на фоне их звериного рычания и воя нарастал другой звук: стук колес далекого поезда, а еще — сирены, много сирен, и они звучали все ближе и ближе.
— Жук! — крикнула я. — Отпусти его! Сматываем!
Не знаю, услышал он или нет.
И тут вдруг все начало происходить разом. На дорогу вылетели две полицейские машины и фургон, встали, визгнули тормозами, из них посыпались люди в форме. Они начали прыгать через забор. А в пятидесяти метрах показался поезд, он приближался, неотвратимо.
— Жук, беги! — В этом звуковом хаосе мой голос звучал совсем пискляво. Жук не услышал, потому что не слушал. Я не могла больше смотреть. Отвернулась и опустилась на землю, поджав колени, крепко зажмурив глаза.
Вокруг раздавались крики, вопли. Страшный визг ударил по ушам — машинист отчаянно давил на тормоз. Казалось, он звучал несколько часов. Я дождалась, пока он не стихнет. Теперь придется посмотреть: должна же я знать, что случилось. Я попыталась успокоиться — три глубоких вдоха, три выдоха, — а потом обернулась.