Жук отлепился от дверного косяка, на который опирался, и обхватил бабушку руками:
— Это ты так решила подбодрить Джем? Дура ты старая.
— Эй, полегче. — Она вскинула руку, пытаясь влепить ему оплеуху. Он перехватил руку на лету, чмокнул бабушку в щеку. Когда он отпустил ее ладонь, Вэл, опуская руку, мимоходом погладила внука по щеке. — Он вообще-то хороший парень, Джем. Очень хороший. Поставь дедушку на место, сынок.
— Вэл, — я заговорила, толком не подумав, — а какая аура была у него? У Сирила?
На лице у нее отразилось удивление, а потом она улыбнулась, показав полный набор кривых порыжелых зубов.
— Много бы я дала, чтобы знать, лапа. Но видеть их я начала только после его смерти. Горе и все такое — видимо, во мне и открылся какой-то духовный канал. А до того я их не видела.
А потом — сразу же тихим, задушевным голосом:
— Но ты видишь, Джем? — Я вжалась в спинку дивана. — Что ты видишь? Я же знаю, что видишь. Мы одного поля ягоды, Джем. Обе знаем, что такое потеря.
Она поймала меня врасплох. Так хотелось все ей рассказать. Страшно тянуло взять ее костлявую руку в свои, почувствовать ее силу. Я знала, что она мне поверит. Я поделюсь своей тайной, сброшу хотя бы часть своего одиночества. Я медлила на самом краю — она тянула меня к себе. Сейчас все случится…
— Бабуль, если ты вот так будешь мучить всех моих гостей, у меня друзей не останется. Хватит, оставь ты ее в покое. — Голос Жука, как мечом, рассек протянувшиеся между нами энергетические линии. Я будто выскочила из ловушки. — Пошли, чел, покажу тебе свой новый музыкальный центр. Полный отпад.
Он повел меня к себе в комнату.
Выходя из гостиной в прихожую, я обернулась. Вэл так и не отвела от меня глаз, все сверлила взглядом, пока нашаривала пачку и зажигала новую сигарету.
6
На лестнице грохотала музыка. Я пробиралась между ног и тел. Меня едва замечали: народ ширялся, оттягивался, совокуплялся.
Я вообще-то пришла поискать Жука.
— У База в субботу вечером собирается народ, — сказал Жук на следующий день после гибели бомжа. Мы снова сидели у канала, швыряли камешки в консервную банку. — Меня туда звали. Еще бы не звали. И ты подваливай, в любое время после десяти. Найтингейл-хаус, третий этаж.
Я не знала, что ответить. Жук произнес все это будто бы между прочим, но приглашение на субботнюю вечеринку слишком уж смахивало на свидание, а я не собиралась играть во все эти слюнявые игры. Я только-только привыкла к тому, что у меня есть приятель, с которым можно погулять, переходить к чему посерьезнее пока было рано. И вообще, вслух-то я этого никогда не произносила, а про себя думала: если уж заводить серьезные отношения, то с человеком порядочным. Я, понятное дело, подумывала о таких отношениях, хотя и довольно редко, и всегда воображала себе кого-нибудь симпатичного, ну, может, не на все «пять», но уж на твердую «четверку». Уж всяко не такого, как Жук, — долговязого, тощего, дерганого да еще и вонючего. Которому, кроме всего, жить осталось пару недель.
Надо бы разобраться, кто он вообще такой, может, придурки-однокласснички вообще-то и правы.
Только сделать это по-тихому, чтобы ни мне, ни ему не попадать в глупое положение. Я же не стерва.
— Жук? — сказала я, изобразив голосом знак вопроса.
— Ну?
— Слушай, тогда, в школе… зачем ты это? Зачем полез?
Жук нахмурился:
— Так он тебя оскорбил, Джем. Я же слышал: ты говоришь то, что думаешь. То, что чувствуешь. Какое он имел право над этим прикалываться?
— Ну, знаю я, что он придурок, но ты-то тут при чем? Выставил себя непонятно кем. Да и меня тоже.
— А что, я должен был стоять и смотреть?
— Не знаю, только мне не нужен рыцарь-защитник. Я сама могу за себя постоять. — Он вроде как улыбался. Я сделала паузу. — Ничего смешного. Мне от этого только хуже, — добавила я. — Теперь они все постоянно трындят про нас с тобой. Что мы, мол, парочка.
Жук отвернулся, поразглядывал руки. Костяшки на правой почти зажили.
Во рту у меня пересохло, но нужно было доводить дело до конца:
— А ты ведь знаешь, что мы никакая не парочка, да, Жук?
Он посмотрел на меня:
— Что?
— Мы не… не это самое. Мы просто друзья.
Он как-то странно помрачнел и ответил:
— Ну да, конечно. Просто друзья. Друзья — это хорошо.
У меня сложилось впечатление, что думает он как раз обратное. Внутри я вся кипела, проклинала тот день под мостом. С людьми вообще ужасно трудно. Какого фига я с ним связалась?
Он встал, подошел поближе, протянул руку. «Сейчас, блин, полезет обниматься, — подумала я.
— Он что, вообще ничего не слышал?» Но рука вдруг сжалась в кулак, и он несильно стукнул меня в плечо.
— Слушай, чел, я же тебя просекаю. Я уже сказал: не буду я говорить тебе ничего хорошего. А теперь, как ты мне мозги прочистила, так и делать не буду. Уговор? Ежели кто тебя станет обижать, не мое дело. Будут грабить на улице, пройду мимо. Увижу, что ты горишь, даже и не поссу на тебя. Уговор?
Я ухмыльнулась; мне полегчало. Так-то оно лучше — с шуточками и без соплей. И вообще-то он прав: он начинает меня просекать. Никому еще не удавалось вот так вот меня поддразнить, заставить улыбнуться. Я только что его оттолкнула, а тут мне вдруг почти захотелось потянуться к нему, обнять. Почти. Я, понятное дело, не стала. Вместо этого руки наши встретились в воздухе, соприкоснулись костяшками, кулак к кулаку.