— …поимей сострадание, — ныл мужик.
— … и сказали, что рассматривают вопрос о приобретении нескольких полотен.
— Вот, когда рассмотрят, тогда и поговорим.
— …буду ссать здесь!!! — неожиданно заорал бомж.
— … и сказали, что рассматривают вопрос о приобретении нескольких полотен.
— Вот, когда рассмотрят, тогда и поговорим.
— …буду ссать здесь!!! — неожиданно заорал бомж.
— Ладно, выходи, — смилостивился сержант.
Он отпер дверь. Бомж, прискуливая, метнулся мимо него. Леня было вознамерился тоже выйти из «обезьянника», но сержант толкнул его в грудь, загоняя обратно.
— Что за насилие!? — возмутился Шестоперов, — я бывал в Англии, в Голландии, в Германии и нигде не видел такого отношения!
— Что, и там троллейбусы переворачивал? — усмехнулся сержант, запирая дверь.
— Я буду жаловаться в европейский суд по правам человека, — пригрозил Леня.
— Ага, и в ООН не забудь.
Шестоперов, отдуваясь от злости, забегал по камере.
— Какие троллейбусы ты переворачивал? — поинтересовался Корсаков.
— А?а… Костя сказал, что в девяносто третьем из троллейбусов баррикады строили, а он еще пацан был — мать не пустила. А мы как раз возле троллейбусного парка на Лесной были. Ну, выкатили один, дотолкали его до площади — там к Тверской под горку, хотели перевернуть. Тут нас и повязали.
— Деньги у тебя есть?
— Откуда?
— Так… и у меня не больше сотни деревянных. В каком мы отделении? — Корсаков, кряхтя, поднялся на ноги.
— В десятом, вроде.
Игорь подошел к решетке, подергал ее.
— Товарищ сержант, можно вас на минутку?
— Мужики, вы меня достали, — сержант втолкнул в «обезьянник» бомжа и вновь запер дверь, — чего надо?
— Вы не могли бы позвонить в пятое отделение.
— В «пятерку»? Это на Арбате, что ли?
— Ну да. Поговорите с капитаном Немчиновым — он меня знает. Меня зовут Игорь Корсаков.
Сержант ушел в дежурку, а Игорь присел на лавку, подвинув вольно раскинувшегося Германа. Время тянулось медленно, к горлу подступала тошнота, голова трещала немилосердно, а тут еще Леня метался по камере, как голодный лев в клетке.
— …о каких правах и свободах граждан можно говорить, когда честным людям крутят руки, сажают в камеру, лишая свободы? Вот, посмотри, — Леня засучил рукав куртки, — вот, видишь? Видишь? Руки крутили.
— Леня, отстань, — страдальчески сморщился Корсаков. — Ты хотел, чтобы они тебе троллейбус помогли перевернуть? Нет, не хотел? Вечно у тебя какие?то дикие идеи: баррикады, революция. Тоже мне, Че Гевара.
— Я этого так не оставлю!
— Как пожелаешь. Только сержанта не зли, умоляю тебя.
Появившийся сержант отпер дверь и распахнул ее настежь.
— Корсаков, на выход, — объявил он.
— А мои товарищи?
— Забирай, — согласился сержант, — хотя вот этого живописца я бы оставил. Для профилактики.
Шестоперов напыжился, но Корсаков наступил ему на ногу, предупреждая возможные протесты.
— Спасибо, товарищ сержант. За нами не пропадет. Леня, буди своих «барбудос».
Они растолкали Константина и Германа, сержант проводил их до дверей.
На улице было холодно. Корсаков поежился, поднял воротник плаща и взглянул на часы. Было четыре часа утра.
— Так, кто куда, а я домой, — сказал он. — Хватит приключений.
— Игорек, ты чего? А подлечиться? Гляди?ка, — Шестоперов присел на корточки и вытащил из носка две бумажки по сто долларов каждая. — Есть мнение, что нужно посетить Ваганьковское.
Вот Константин хотел поклониться Сергею Александровичу и Владимиру Семеновичу. Георгий, ты с нами?
— А то! Только зовут меня Герман.
Корсаков прищурившись поглядел на Леню.
— Слушай, Шест. А ведь раньше ты не имел привычки заначивать деньги от друзей.
— Так это не от друзей…
— За сотню нас не только выпустили бы, но и на дежурной машине отвезли бы в ближайший магазин. И еще здоровья пожелали бы.
— Ха, сотню «зелени» ментам отстегивать, — возмутился Шестоперов.
— Жлоб ты стал, Леня, на своем Западе, — в сердцах бросил Корсаков, развернулся и пошел в сторону площади Маяковского.
— Игорек! Ну ладно, чего ты в самом деле? — Шестоперов пробежал несколько шагов, пытаясь задержать Корсакова, потом остановился, — ну, как знаешь. Что Константин приуныл? Сейчас помянем мастеров пера и дебоша. Ну?ка, Гвидон, лови тачку!
— Сейчас поймаем, только я — Герман.
Добравшись до Маяковки, Корсаков купил бутылку пива и пересчитал наличность. Осталось около ста рублей. Метро было закрыто, а похмелье наступало нешуточное и он, махнув рукой, остановил первого попавшего частника.
— До Арбата подбрось, командир, — попросил он и, сковырнув ключами пробку с бутылки «Балтики», присосался к горлышку.
Глава 3
Корсаков пересек Арбатскую площадь. Возле ресторана «Прага» наряд милиции грузил в «канарейку» компанию гостей столицы, пытавшихся прорваться в уже закрытый ресторан.
— Только водки взять — и все! — кричал один, видимо, самый трезвый.
Пожав плечами Корсаков не оглядываясь прошел мимо. Если хотели водки, так чего проще — вон возле метро круглосуточная палатка.
Булыжная мостовая Старого Арбата была мокрая, фонари светили сквозь туманные ореолы. Арбат никогда не спит, во всяком случае теперь, когда из уютной московской улицы с малоэтажными домами с коммунальными квартирами, сделали нечто вроде музея под открытым небом. Именно нечто. Корсаков поморщился — он еще помнил действительно старый Арбат, воспетый Булатом Шалвовичем. А теперь… ну, что ж. Теперь улица кормит Корсакова и десятки, если не сотни других художников и музыкантов, поэтов и спекулянтов. Милиционеров и бандитов, проституток и нищих. Разве раньше пошел бы какой?нибудь иностранец, набитый «зеленью», прогуляться по подворотням столицы? Не пошел бы, а сейчас — успевай только за рукава хватать, рекламируя свой товар.