И маятник, недвижный, как луна,
Что светит над мерцающим болотом!
…Долго и придирчиво разглядывал маленький лысеющий человек бокал с вином, и багряный отсвет закатом дрожал на его остановившемся лице.
— Нет, Эри, — наконец сказал он, — я не держу дома таких книг. Я не знаю, зачем офицеру Серебряных Веток понадобился «Трактат о Не-Живущих», но я порекомендовал бы любопытному офицеру отправиться в нижние хранилища дворцовой библиотеки. Я стар, Эри, но память моя цепко держит многое, и я помню, хорошо помню глаза солдата с твоим именем — многие годы назад спросившего тот же самый трактат у моего отца; я был при этом, сотник, у нас, в роду Шоров, все вскормлены книжной пылью — и когда солдат со взглядом мудреца и убийцы сказал моему отцу о Слове Последних, я второй раз в жизни увидел архивариуса Акаста Шора бледнеющим. Первый раз был при пожаре библиотеки.
Вскоре солдат пропал, и люди говорили, что он убил своего капрала. Навсегда. И при странных обстоятельствах. Вот, пожалуй, и все, что я могу сказать тебе сегодня.
Огромный пес недовольно заворчал, когда пальцы высокого сотника перестали поглаживать его густую шерсть.
— Спасибо, Шор, — сказал сотник. — Спасибо. Ты сдал мне третью карту.
ЛИСТ ПЯТЫЙ
Ломаные линии, острые углы.
Да, мы здесь — мы прячемся
В дымном царстве мглы.
…колоколов. У Герда начало стремительно проваливаться сердце.
— Вот он, брат Гупий.
Герд вскочил.
— Не туда, — сказал хозяин.
Быстро провел их через комнату в маленький темный чуланчик. Повозился, распахнул дверь, хлынул сырой воздух.
— Задами, через заборы — в поле, вдоль амбаров, — сказал хозяин. Ну, может, когда свидимся…
Первым добежал брат Гупий. Подергал железные ворота амбара — заперто. Ударил палкой.
— Здесь они!
Створки скрипнули.
Вытерев брюхом землю, из-под них выбрались два волка — матерый, с широкой грудью, и поменьше — волчица.
Брат Гупий уронил палку.
— Свят, свят, свят…
Матерый ощерился, показав частокол диких зубов, и оба волка ринулись через дорогу, в кусты на краю канавы, а потом дальше — в поле.
Разевая рты, подбежали трое с винтовками.
— Где?!.
— Превратились, — стуча зубами, ответил брат Гупий. — Пресвятая богородица, спаси и помилуй!.. Превратились в волков — оборотни…
Главный, у которого на плечах было нашито по три серебряных креста, вскинул винтовку. Волки бежали через поле, почти сливаясь с серой и сырой травой. Главный, ведя дулом, выстрелил, опережая матерого. Потом застыл на две секунды, щуря глаза.
— Ох ты, видение дьявольское, — мелко крестясь, пробормотал брат Гупий. — Ну как ты, попал?
Главный сощурился еще больше и вдруг в сердцах хватил прикладом о землю.
— Промазал, так его и так! — с сожалением сказал он.
Было видно, как волк и волчица, невредимые, серой тенью проскользнув по краю поля, нырнули в…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ОПАЛЬНЫЕ АНГЕЛЫ
ЧЕТ
Звук неясный,
Безучастный,
Панихиды нам поет:
Верьте, верьте
Только смерти!
Чет и нечет! Нечет, чет!
Пыль. Бархатная тишина дворцовой библиотеки перекатывала на беззубых деснах звук моих шагов, и я то и дело останавливался, вслушивался и шел дальше. В конце концов, никто не запрещает офицеру Серебряных Веток копаться на досуге в старинных манускриптах… Как вам, составители Устава, нравится подобное сочетание: глянец сапог и труха библиотек?.. Никак.
Пыль. Грозящие рассыпаться в прах свитки, боящиеся неумелых пальцев, коричневый пергамент, перехваченный истлевшей кожей шнурков, латунь узорчатых застежек, сафьян переплетов — кто разбирает муравьиные письмена, кто тревожит покой шелестящих мертвецов?.. Случайно зашедший советник? Один из Вершителей, освежающий в памяти давно забытый закон? Сумасшедший старик архивариус — тишина, сумрак, пыль. Могила слов.
…Умели все же предки делать хорошую тушь — высохшая охра страниц и ровные, празднично-яркие буквы…
«О Не-Живущих». Вот оно.
«…тени не отбрасывают, хоть и не прозрачны для взгляда человеческого; и доподлинно известно, что в зеркальном стекле не дают…» — не то! Это я и сам знаю.
«…и пока Враг силы не набрал, то сок жизненный брать может лишь из родных своих и из любимой своей, а посему надлежит незамедлительно…» дальше, дальше!.. Не то. Знаем, читали Устав. Незамедлительно, положенное число раз и до полного… Не то.
«…острием крепким и острым, из дерева Трепетного созданным; а также людским оружьем серебряным и никаким более. А пронзив им сердце Не-Живущего и в ране оставив…» — пронзив, стало быть…
Не то.
«…и не дает Тяжелое Слово выйти демону из могилы, но не успокоит вечного в темнице его, и нет ему успокоения. Мудрецы земные и немногие из Восставших способны на плечи принять тяжесть знания заклятий, но не нам, согбенным над письмом, приводить в труде сем ключи к ужасу древних.
Снять же заклятие с Не-Живущего способна лишь живая кровь человеческая, но не может он выйти за ней, а сам человек не придет к Врагу, и мука змеей сдавливает остановившееся сердце, и…»
Я захлопнул книгу.
То.
…Умирающая лошадь захлебывалась пеной, силясь приподнять голову, заглянуть в глаза человеку, убившему ее — мы славно скакали, лошадь, топча гравий, траву, головы рисковых оборванцев с цепами и вилами, мы топтали их разменные жизни — одной больше, одной меньше! — пока во вздувшихся легких твоих не осталось воздуха даже на предсмертное ржание. Прости меня, лошадь, я не вижу тебя, все тонет в водовороте распахнутых глаз Лаик, в шорохе слов ее: «Зачем, Эри? Зачем? Ведь я любила тебя…»