К вечеру больному стало еще хуже, и Варя смело впрыснула ему нужную дозу антибиотиков, и он уснул.
Прошло несколько дней. Доктор открыл глаза и понимающим взглядом осмотрел комнату. Однако была такая слабость, что ни подать голоса, ни шевельнуться не мог. Чуть повернув тяжелую голову, он увидел в смежной комнате у стола Романа Ильича, Егоровну и Варю. Доносились сдержанные голоса.
— На завтра давайте, во-первых, дадим больному, — говорил Роман Ильич, — свекольного соку с медом. Может взойдет в себя, тогда куриного бульону покрепче. Вот здесь написано… это полезно, — ткнул плохо гнущимся пальцем председатель. Он вопросительно взглянул своими большими глазами на Варю, у которой светлые волосы совсем закрыли весь лоб, а сама она от бессонных дежурств осунулась и побледнела.
— Пожалуй, неплохо, — солидно согласилась она.
В это время кто-то стукнул в дверь.
— Кого-то несет, — заворчал председатель.
Шаркая ногами, в комнату вошла маленькая старушка с узелком. Она робко взглянула на председателя и шепотом сказала:
— Вот, Ильич, моя курочка-чернушка давеча снеслась… Больному бы передать свеженьких… Митрий Никитич у меня дочку от болезни вызволил…
— Клади на стол. Доктору это будет полезно, — сказал председатель. Дряблое лицо старушки с глубокими морщинками пришло в движение, живо не по летам она улыбнулась и, шаркая ногами, вышла.
Но пока председатель с Варей и Егоровной продолжали обсуждать диету для доктора, в дверь снова постучали. А потом еще и еще… То и дело приходили колхозники и колхозницы, старые и молодые. Каждый нес больному доктору, что имел. Крынку молока с вершком сливок, жбанчик меду, курочку общипанную. Один слабый до водки колхозник, но хороший охотник, на удивленье всем пришел трезвый, да еще принес фунт нутряного медвежьего сала.
— Митрий Никитич сам меня излечил нутряным салом с горячим молоком, — сказал он.
Кажется, желающих помочь больному доктору не было конца.
Сама Егоровна, соседка, принесла пуховую думочку, чтобы больному было удобнее лежать. Но разве такой человек улежит? Не успел прийти в себя, как сразу забеспокоился о каком-то больном и даже хотел идти. Конечно, доктора не пустили, да он и двух шагов пройти был не в силах.
Не сразу доктор мог сообразить, сколько минуло дней, а может недель с тех пор, как он заболел.
Не мог он понять и того, откуда несся шум. В этот день ярко светило солнце, и на окнах разноцветно играли веточки первого алтайского морозца. Теперь выздоравливающий, хотя и слабый, доктор уже ходил по комнате… Кто-то осторожно приоткрыл дверь и, заглянув, хихикнул. Ну, и чудной же доктор! Совсем еще хворый, а белый воротничок уже натянул, да прихорошился, расчесал усы и бороду.
В сенях заиграл баян. В комнату вошло несколько человек, а с ними в новом тулупе председатель.
— А у нас на Ярыжке праздник двойной, — сказал Роман Ильич. — Во-первых, сдали сполна государству зерно; во-вторых, — выздоровел наш дорогой Митрий Никитич!
— Спасибо. А вот для жителей, Роман Ильич, вы обещали закончить постройку больницы, да еще и о бане с вами поговорим…
Председатель вынул из кармана свернутые листы и подал доктору.
Развернул Дмитрий Никитич лист и увидел план и смету строительства новой больницы, проект хорошей сибирской бани, чтобы при надобности было где попариться березовым веничком…
— Это хорошо, — сказал доктор. Но, видно, от слабости так больше ничего и не вымолвил. А его черные добрые глаза заблестели не то от яркого солнца, не то от радости.
«Ихтиозавр»
Полюбуйтесь, до чего довели врачи мою жену! — с искренним огорчением воскликнул муж — плотный, с водянистыми глазами, тщательно выбритый, в отлично выглаженном костюме.
«Ихтиозавр»
Полюбуйтесь, до чего довели врачи мою жену! — с искренним огорчением воскликнул муж — плотный, с водянистыми глазами, тщательно выбритый, в отлично выглаженном костюме.
Он перечислил пятерых виновных врачей и, поминая их, но явно имея в виду меня, предупредил:
— Если в ближайшее время моей жене не будет оказана помощь, то я напишу жалобу министру здравоохранения. Я юрист и пути знаю.
Видимо, я произвела на юриста невыгодное впечатление, и он то и дело повторял:
— Я хочу, чтобы вы, доктор, поняли… у жены болит затылок, а не вся голова. Оттого и тройчатка не помогает. Я прошу согласовать со мной назначения. Я детально изучил жену и знаю, что и как на нее действует. К вашему сведению, депрессия у нее возникает без всяких поводов и чаще с утра. Это, как вам должно быть известно, признак депрессии эндогенной, то есть возникающей «изнутри», без всяких внешних поводов.
— Вы знакомы с психиатрией? — спросила я.
— В свое время изучал судебную психиатрию.
Муж говорил долго. Женщина не произнесла ни слова. С равнодушно-безрадостным взглядом она сидела, поникнув головой.
Я слушала и в то же время читала заключения врачей.
— Разрешите мне кое-что уточнить? — осторожно прервала я юриста. — У вас трое малолетних детей?
— Да. Последнему два года.
— Вы одна справляетесь с детьми и со всем хозяйством? — обратилась я к больной.
Она продолжала молчать, а муж ответил:
— К сожалению… Конечно, могла бы помогать ее мамаша, но я терпеть не могу никаких родственников. Впрочем, это к ее болезни не имеет никакого отношения. Ну-с, доктор, теперь вы можете начать осмотр, — сказал он тоном, каким, видимо, говорил со своими клиентами. — Надеюсь, я вам не помешаю?
— Лучше остаться с больной наедине.
— Ах, да… вы психиатр. Это тот же следователь. Ну, что ж, оставайтесь, — милостиво разрешил он. — Ты, детка, только не волнуйся. — Он похлопал жену по плечу и вышел.
Сразу исчезла угнетавшая меня тяжесть. Усевшись против больной, я взяла ее слабые тонкие руки в свои.
Не знаю, как это происходит, но иногда вдруг чувствуешь, что больной тебе близок и понятен, хотя он и не сказал ни слова. Видимо, то же почувствовала и эта бледная, худая женщина.
— Я так утомляюсь, что сон не облегчает меня. При одной мысли, что сегодня надо сделать непочатый круг работ, у меня уже с утра болит голова… Когда муж дома, да еще пишет речь, у нас в квартире все ходят на цыпочках. Чистоплотен и требователен он ужасно. Вот я все годы и старалась. Отняли много сил и дети. Все недосыпала, думала: муж работает, надо создать ему условия. Вот и дошла…
«Не от этого «дошла», — подумала я. — Ничего нет зазорного в том, что жена создает мужу условия для работы. Это хорошо. Плохо то, что он обезличил жену, оторвал ее полностью от жизни окружающих людей».
— А вы сами работали?
— Работала. Учиться хотела, но муж не разрешил и требовал, чтобы я не работала. Я сначала против была, а потом врачи сказали, что заболела. Пусто, тоскливо стало. И все безразлично. Жить не хочется… Такая тяжелая у меня голова, тело словно скованное. А муж не понимает. Требует порядка, чистоты, уюта в доме. Поднимает скандал, если приготовлено не по его вкусу… Только не говорите ему, что я жалуюсь…
— И вы хотели бы жить, как все, и работать?
— Еще бы! — горячо воскликнула больная. — Только вот не в силах уже…
Слушала я ее и передо мною оживали некоторые герои рассказов Чехова.