Когда они уже приближались к знакомому броду, Крот подвел лодку к берегу, они подняли маленького Портли и высадили на берег, поставив его ножками на тропинку, наказали, каким путем ему идти, дали ему прощального шлепка и выгребли обратно на середину реки. Они видели, как маленький зверек шел по тропинке довольный и важный. Они наблюдали за ним, пока не увидали, как его мордочка вдруг поднялась и походка вперевалочку перешла в легкий бег, сопровождаемый радостным визгом и вилянием. Взглянув вверх по реке, они увидели, как дядюшка Выдра вздрогнул и поднялся с отмели, где, сгорбившись, ждал с упорным терпением, и услышали его радостный, удивленный взлай, когда он кинулся от ивовых зарослей к тропинке.
Они наблюдали за ним, пока не увидали, как его мордочка вдруг поднялась и походка вперевалочку перешла в легкий бег, сопровождаемый радостным визгом и вилянием. Взглянув вверх по реке, они увидели, как дядюшка Выдра вздрогнул и поднялся с отмели, где, сгорбившись, ждал с упорным терпением, и услышали его радостный, удивленный взлай, когда он кинулся от ивовых зарослей к тропинке. Тогда Крот ударом весла развернул лодку и предоставил течению нести их куда ему будет угодно, потому что их трудные поиски счастливо завершились.
— Я чувствую себя как-то странно утомленным, Рэт, — сказал Крот, облокачиваясь на весла, в то время как лодка сама скользила по течению. — Ты скажешь, потому, что мы всю ночь не спали. Но ведь мы часто не спим по ночам летом, и ничего. Нет, дело не в этом, У меня такое чувство, точно мы испытали нечто удивительное и даже страшное, а вместе с тем ничего не случилось.
— Или что-то удивительное, и прекрасное, и красивое, — пробормотал дядюшка Рэт, откидываясь назад и закрывая глаза. — И я тоже, Крот, смертельно устал, как и ты, просто смертельно устал. Хорошо, что нам нужно плыть вниз по течению, оно доставит нас домой. Хорошо чувствовать, что солнышко снова прогревает прямо до костей, правда? И слушать, как ветер шелестит в камышах!
— Это как музыка, музыка в отдалении, — сонно кивнул Крот.
— И я так же думаю, — пробормотал дядюшка Рэт медленно и вяло. — Танцевальная музыка, которая звучит не переставая, но у нее есть слова, она переходит в слова, а потом опять — обратно, я иногда их даже различаю, а потом она снова — танцевальная музыка, а потом — только мягкий шепот камышей.
— Ты слышишь лучше меня, — печально заметил Крот. — Я совсем не слышу никаких слов.
— Погоди, я попробую их тебе пересказать, — пообещал дядюшка Рэт ласково. — Вот мелодия опять превращается в слова, тихие, но понятные: «Чтобы светлая чистая радость твоя — Не могла твоей мукою стать. — Что увидит твой глаз в помогающий час, — Про то ты забудешь опять!» Теперь камыши подхватывают: «Забудешь опять — забудешь опять», — они вздыхают, и слова переходят в шелест и шепот. А вот опять голоса возвращаются: «Прихожу, чтоб не мучился ты, — Я пружину капкана сломать. — Как силок твой я рву, видишь ты наяву, — Но про то ты забудешь опять!» Крот, греби поближе к камышам! Очень трудно понимать, и с каждой минутой слова звучат все тише: «Я целитель, я помощь, я друг, — Вам не надо заблудших искать. — Отыщу, исцелю, обсушу, накормлю, — Но прошу вас: забудьте опять!» Ближе, Крот, ближе! Нет, бесполезно, песня превратилась в шелест камыша.
— А что же эти слова означают? — спросил Крот, недоумевая.
— Этого я не знаю, — сказал дядюшка Рэт просто. — Я тебе их передал, как они достигли моего слуха. Ах! Вот они снова звучат, на этот раз ясно, отчетливо…
— Повтори их, пожалуйста, — попросил Крот, терпеливо прождав несколько минут и уже задремывая на жарком солнышке. Но ответа не последовало. Он оглянулся и понял причину молчания. Со счастливой улыбкой на лице и точно к чему-то прислушиваясь, утомленный дядюшка Рэт крепко спал на корме.
VIII ПРИКЛЮЧЕНИЯ МИСТЕРА ТОУДА
Когда мистер Тоуд оказался в сырой и зловонной темнице, он понял, что весь мрак средневековой крепости лежит между ним и внешним миром, где сияет солнышко. Там пролегают великолепные мостовые, где он еще так недавно бывал счастлив и развлекался как хотел, словно приобрел в безраздельную собственность все дороги Англии! Он бросился на пол ничком, зарыдал и предался самому черному отчаянию.
«Все, всему конец, — говорил он, — во всяком случае, конец процветанию мистера Тоуда, а это, в сущности, одно и то же, известного мистера Тоуда, прекрасного мистера Тоуда, богатого и гостеприимного мистера Тоуда, веселого, беззаботного и жизнерадостного! И как я могу надеяться снова оказаться на свободе, когда это вполне справедливо, что меня посадили в тюрьму (говорил он), потому что я угнал прекрасную машину таким наглым образом да еще так самоуверенно дерзил стольким толстым, краснолицым полицейским! (Тут рыдания стали его душить.) Дурак я, дурак, теперь придется мне томиться в этой крепости. За это время те, кто гордился знакомством со мной, окончательно забудут даже самое имя мистера Тоуда! О мудрый старина Барсук! О мудрый и дельный дядюшка Рэт! О благоразумный Крот! Какими основательными суждениями, каким великолепным пониманием людей и обстоятельств вы обладаете! Бедный, покинутый Тоуд!»