— Недешево тебе обошелся этот Фигля! Тысячу золотых, да еще мне больше трех сотен! Не стоит он таких денег, почтенный. Вот Нидерлаг — другое дело! По виду, тот был крепким бойцом.
— Был? — брови Хирталамоса изумленно приподнялись. — Как — был? Куда он делся?
— Сюда, — Конан похлопал себя по животу. — Что ж ты думаешь, я наведался к Фламу из-за одних хорьков да Рябой Рожи с его ублюдками?
Все еще с удивление тряся головой, купец проследовал к загородке и установился на сидевшего там петуха.
— Это не твой Великолепный, — предупредил Конан. — Пришлось подменить, чтоб не пришибли ненароком. Фигля там, — он махнул рукой в сторону восседавших на балках петухов. — Хочешь, поищем вместе.
Но Хирталамос только махнул пухлой рукой да улыбнулся. — Нет нужды, сын мой. Идем, я покажу тебе настоящего Фиглатпаласара Великолепного, красу и гордость Ианты! Идем, муж доблести!
Киммериец, ожидавший чего-то в этом роде, последовал за хозяином к фонтану, к носилкам и ящику. Сверху ящик был прикрыт частой бамбуковой решеткой, позволявшей заглянуть внутрь; в высоту он достигал половины человеческого роста и казался немногим меньше в ширину.
Склонившись над ним, Конан узрел крупного петуха, разительно сходного с покойным Нидерлагом. У этого, правда, гребень был целым, но перьев в хвосте осталось поменьше, на левой лапе белел давний шрам, а на боку, у крыла, имелась пролысина величиной с шадизарский медяк.
Петух был явно утомлен путешествием, но глядел воинственно и грозно — хоть сейчас в бой! И Конан с невольной жалостью подумал, что в Шадизаре достойного соперника этому забияке уже не найдется.
— Вот! — сказал Хирталамос, с гордостью простирая руку к своему сокровищу. — Вот он-то и стоит тысячу золотых! Его в тайне привезли из Ианты в Аренджун, куда я и отправился с надежной охраной, оставив в клетке подменыша… — Тут купец встрепенулся, оправил бороду и с тревогой уставился на Конана. — Надеюсь, лев среди львов, ты не в обиде? Не думаешь, что я тебя обманул?
Киммериец пожал плечами.
— Кром! Мне все равно, какого петуха стеречь! За три ночи я съел троих, получил триста монет, выпил три кувшина вина и… — он прикусил язык, чтобы не сболтнуть о купеческих женах, и закончил, — мы в полном расчете, почтенный! Хочу лишь сказать тебе, что полакомиться этой тварью, — Конан хлопнул ладонью по бамбуковой решетке, — будет нелегко. Зубы обломаешь и челюсть свернешь! Дорогой петушок, да жилистый!
— Но все же я его съем, когда он одержит победу, — Хирталамос жадно уставился на своего петуха. — Схем и милость Митры пребудет со мной! Светлый бог дарует мне телесную крепость, удачливость в делах и любовь женщин! Не так уж мало, а? Ради этого стоит поработить зубами над жилистым петухом… как ты полагаешь, сын мой?
— Конечно, — с усмешкой согласился Конан, — конечно.
Он ощупал тяжелый кошелек у пояса, потом бросил взгляд в сторону женских покоев, на трепетавшую в окне занавеску, из-за которой взирали на него голубые очи Лелии, черные — То-Ню, изумрудные — рыжей Валлы. Возможно, один из съеденных киммерийцем петухов тоже являлся дарующим счастье избранником Митры — либо петухи тут были совсем ни при чем, а правили жизнью Конана судьба, рок и случай, столь же подвластные Солнцеликому, как все птицы, рыбы и звери, как все петухи на земле. И, по всемогущему ли случаю, по велению судьбы или по милости рока, но был Конан прежде и теперь крепок телом, удачлив в делах и любим женщинами.
Достойно ли это удивления? Нет, безусловно нет! Ибо Митра — мудрый властелин; если уж он пожелает явить расположение смертному, то не заставит его давиться жилистым петухом.