И, подобно ветру, хочу я когда-нибудь еще подуть среди них и своим духом отнять дыха-ние у духа их — так хочет мое будущее.
Поистине, могучий ветер Заратустра для всех низин; и такой совет дает он своим врагам и всем, кто плюет и харкает: «Остерегайтесь харкать против ветра!»
Так говорил Заратустра.
О тарантулах
Взгляни, вот яма тарантула! Не хочешь ли ты посмотреть на него самого? Вот висит его сеть — тронь, чтобы она задрожала.
Вот идет он добровольно: здравствуй, тарантул! Черным сидит на твоей спине твой тре-угольник и примета; и я знаю также, что сидит в твоей душе.
Мщение сидит в твоей душе: куда ты укусишь, там вырастает черный струп; мщением за-ставляет твой яд кружиться душу!
Так говорю я вам в символе, вы, проповедники равенства, заставляющие кружиться души! Тарантулы вы для меня и скрытые мстители!
Но я выведу ваши притоны на свет; поэтому и смеюсь я вам в лицо своим смехом высоты.
Поэтому и рву я вашу сеть, чтобы ярость ваша выманила вас из вашей пещеры лжи и чтобы месть ваша выскочила из-за вашего слова «справедливость».
Ибо, да будет человек избавлен от мести — вот для меня мост, ведущий к высшей надежде, и радужное небо после долгих гроз.
Но другого, конечно, хотят тарантулы. «По-нашему, справедливость будет именно в том, чтобы мир был полон грозами нашего мщения» — так говорят они между собою.
«Мщению и позору хотим мы предать всех, кто не подобен нам» — так клянутся сердца та-рантулов.
И еще: «Воля к равенству — вот что должно стать отныне именем для добродетели; и про-тив всего власть имущего поднимаем мы свой крик!»
Проповедники равенства! Бессильное безумие тирана вопиет в вас о «равенстве»: так скрывается ваше сокровенное желание тирании за словами о добродетели!
Истосковавшийся мрак, скрытая зависть, быть может, мрак и зависть ваших отцов — вот что прорывается в вас безумным пламенем мести.
То, о чем молчал отец, начинает говорить в сыне; и часто находил я в сыне обнаженную тайну отца.
На вдохновенных похожи они; но не сердце вдохновляет их — а месть. И если они стано-вятся утонченными и холодными, это не ум, а зависть делает их утонченными и холодными.
Их зависть приводит их даже на путь мыслителей; и в том отличительная черта их зависти, что всегда идут они слишком далеко; так что их усталость должна в конце концов засыпать на снегу.
В каждой жалобе их звучит мщение, в каждой похвале их есть желание причинить страда-ние; и быть судьями кажется им блаженством.
Но я советую вам, друзья мои: не доверяйте никому, в ком сильно стремление наказывать!
Это — народ плохого сорта и происхождения; на их лицах виден палач и ищейка.
Не доверяйте всем тем, кто много говорят о своей справедливости! Поистине, их душам недостает не одного только меду.
И если они сами себя называют «добрыми и праведными», не забывайте, что им недостает только — власти, чтобы стать фарисеями!
Друзья мои, я не хочу, чтобы меня смешивали или ставили наравне с ними.
Есть такие, что проповедуют мое учение о жизни — и в то же время они проповедники ра-венства и тарантулы.
Они говорят в пользу жизни, эти ядовитые пауки, хотя они сидят в своих пещерах, отвер-нувшись от жизни: ибо этим они хотят причинять страдание.
Этим они хотят причинять страдание всем, у кого теперь власть: ибо у этих преобладает еще проповедь смерти.
Будь иначе, и тарантулы учили бы иначе: ибо они некогда были худшими клеветниками на мир и сожигателями еретиков.
Я не хочу, чтобы меня смешивали или ставили наравне с этими проповедниками равенства. Ибо так говоритко мне справедливость: «люди не равны».
И они не должны быть равны! Чем была бы моя любовь к сверхчеловеку, если бы я гово-рил иначе?
Пусть по тысяче мостов и тропинок стремятся они к будущему и пусть между ними будет все больше войны и неравенства: так заставляет меня говорить моя великая любовь!
Изобретателями образов и призраков должны они стать во время вражды своей, и этими образами и призраками должны они сразиться в последней борьбе!
Добрый и злой, богатый и бедный, высокий и низкий, и все имена ценностей: все должно быть оружием и кричащим символом и указывать, что жизнь должна всегда сызнова преодоле-вать самое себя!
Ввысь хочет она воздвигаться с помощью столбов и ступеней, сама жизнь: дальние гори-зонты хочет она изведать и смотреть на блаженные красоты, — для этого ей нужна высота!
И так как ей нужна высота, то ей нужны ступени и противоречия ступеней и поднимаю-щихся по ним! Подниматься хочет жизнь и, поднимаясь, преодолевать себя.
И они не должны быть равны! Чем была бы моя любовь к сверхчеловеку, если бы я гово-рил иначе?
Пусть по тысяче мостов и тропинок стремятся они к будущему и пусть между ними будет все больше войны и неравенства: так заставляет меня говорить моя великая любовь!
Изобретателями образов и призраков должны они стать во время вражды своей, и этими образами и призраками должны они сразиться в последней борьбе!
Добрый и злой, богатый и бедный, высокий и низкий, и все имена ценностей: все должно быть оружием и кричащим символом и указывать, что жизнь должна всегда сызнова преодоле-вать самое себя!
Ввысь хочет она воздвигаться с помощью столбов и ступеней, сама жизнь: дальние гори-зонты хочет она изведать и смотреть на блаженные красоты, — для этого ей нужна высота!
И так как ей нужна высота, то ей нужны ступени и противоречия ступеней и поднимаю-щихся по ним! Подниматься хочет жизнь и, поднимаясь, преодолевать себя.
И посмотрите, друзья мои! Здесь, где пещера тарантула, высятся развалины древнего хра-ма, — посмотрите на них просветленными глазами!
Поистине, тот, кто некогда здесь, в камне, воздвигал свои мысли вверх, знал о тайне всякой жизни наравне с мудрейшим из людей!
Что даже в красоте есть борьба, и неравенство, и война, и власть, и чрезмерная власть, — этому учит он нас здесь с помощью самого ясного символа.
Как божественно преломляются здесь, в борьбе, своды и дуги; как светом и тенью они устремляются друг против друга, божественно стремительные, —
Так же уверенно и прекрасно будем врагами и мы, друзья мои! Божественно устремимся мы друг против друга! —
Горе! Тут укусил меня самого тарантул, мой старый враг! Божественно уверенно и пре-красно укусил он меня в палец!
«Должны быть наказание и справедливость — так думает он, — ведь недаром же ему петь здесь гимны в честь вражды!»
Да, он отомстил за себя! И, горе! теперь мщением заставит он кружиться и мою душу!
Но чтобы не стал я кружиться, друзья мои, привяжите меня покрепче к этому столбу! Уж лучше хочу я быть столпником, чем вихрем мщения!
Поистине, не вихрь и не смерч Заратустра; а если он и танцор, то никак не танцор таран-теллы! —
Так говорил Заратустра.