В первую очередь Смолин не к мешку нагнулся — он присел на корточки (зацепив все же легонько баллонами о нечто выступающее), направил вниз луч фонаря. В затылке черепа явственно виднелось идеально круглое отверстие — входное отверстие пули. Ну конечно, в затылок бил, гад — столь же предусмотрительно и обстоятельно, как все, что он делал… Второй череп оказался скрыт под кучей — но и с ним, несомненно, обстоит в точности так же, оба ничего не успели понять, мир померк, вот и все…
Трудно сказать, что Смолин сейчас испытывал: странные и непонятные были мысли, прыгали, совершенно хаотически. «Вы уж извините, мужики, — мысленно произнес он, чувствуя непонятную усталость. — Вам, в принципе, все равно, а у нас, что поделать, ремесло такое…»
В нем ожил антикварий — и он, осторожно протянув руки, поднял со дна тяжеленную деревянную кобуру с маузером внутри — изрядно разбухшую от многолетнего пребывания под водой, но отлично можно было разобрать глубоко выжженную надпись: «ДАЕШЬ МИРОВУЮ РЕВОЛЮЦИЮ!». И выше — пятиконечная звезда в ореоле лучей…
Эту вещь он просто не мог здесь оставить — маузер Кутеванова, доподлинный. Не Дзержинский, конечно, не Буденный и не Ворошилов — но для Шантарска личность крайне историческая… «Хрен я его кому продам, — подумал Смолин с каким-то непонятным ожесточением. — На жизнь мне и так хватает. Приведу в божеский вид и себе оставлю — быть может, как напоминание о сложности жизни и тех чудесинах, что судьба с людьми выписывает…»
Осторожно переступив через кости, зорко следя, чтобы не зацепиться баллонами за всевозможные железные хреновины, торчавшие там и сям, он сделал два шага, коснулся мешка. Дерюга моментально расползлась под его пальцами, словно мокрая туалетная бумага, Смолин разодрал ее окончательно — и перед ним оказался старинный саквояж, сразу видно, туго набитый, с позеленевшими медными оковками.
Присел на корточки, коснулся кожаного бока — ощущение оказалось не из приятных, нечто невероятно склизкое, холодное, липкое… К горлу даже комок подступил, но Смолин справился с отвращением, прикоснулся уже обеими пятернями. И убедился, что ослизлая кожа готова лопнуть к чертовой матери.
Повернувшись к Коту Ученому, красноречивым жестом обрисовал ему ситуацию. Тот кивнул, вернулся к проему и подал Шварцу условленный сигнал — предвидя именно такую коллизию, они прихватили и соответствующую тару.
Шварц просто-напросто запулил большой пластиковый мешок вниз, свернутый в комок — он спланировал, разворачиваясь, Смолин подхватил, развернул. Сильно дернул, оторвав истлевшую горловину с куском проволоки, так и оставшуюся болтаться на стенке. Аккуратненько накрыл саквояж мешком, поддернул снизу. Попробовал приподнять — тяжеленько, вот именно, тридцать фунтов, или двенадцать с лишним килограммов…
Как частенько уже случалось в подобных ситуациях, он не чувствовал ни особой радости, ни воодушевления, скорее уж тоскливую тихую усталость. Еще и оттого, что тут были эти двое. Оказавшиеся не в том месте, не в то время и не с тем приятелем за спиной…
«Бог ты мой, — подумал Смолин не без некоторого садизма, — как же его должно было корежить все эти годы, суку чухонскую! Годами болтаться по-над берегом, пялиться на темную непрозрачную воду, прекрасно зная, что там, на дне — и не иметь никакой возможности до клада добраться.
Аккуратненько накрыл саквояж мешком, поддернул снизу. Попробовал приподнять — тяжеленько, вот именно, тридцать фунтов, или двенадцать с лишним килограммов…
Как частенько уже случалось в подобных ситуациях, он не чувствовал ни особой радости, ни воодушевления, скорее уж тоскливую тихую усталость. Еще и оттого, что тут были эти двое. Оказавшиеся не в том месте, не в то время и не с тем приятелем за спиной…
«Бог ты мой, — подумал Смолин не без некоторого садизма, — как же его должно было корежить все эти годы, суку чухонскую! Годами болтаться по-над берегом, пялиться на темную непрозрачную воду, прекрасно зная, что там, на дне — и не иметь никакой возможности до клада добраться. Хочется думать, что корежило его долго и качественно, паскуду такую…
Нет уж, товарищ Комбриг, — подумал Смолин с холодной яростью. — Всерьез достать тебя уже невозможно по чисто техническим причинам — но все же я тебя достану, насколько удастся, устрою тебе посмертный стриптиз, то бишь явление подлинной твоей физиономии. Так и будет, слово даю…»
Шварц опустил сверху веревку, а когда ею завязали горловину мешка, без натуги вытянул клад наружу. Смолинские ласты лежали на том же месте, где он их оставил.
Подъем ни малейших трудностей не представлял — даже для Смолина с его невеликим опытом подводных странствий. Мешок оставили на дне, Шварц поднимался, разматывая моток веревки. А оказавшись в лодке, груз вытянули без особого труда. Перевалили через борт, плюхнули на дно моторки. Все обстояло буднично и просто. Кладоискательство все же порой — довольно скучное занятие…
Они сидели в лодке, по-прежнему стоявшей на якоре, и молчали. Меж их расставленных ног лежал пластиковый мешок и все еще истекавшая водой пистолетная кобура с лозунгом, который товарищ Кутеванов выжег собственноручно и свято в него верил. Некоторое напряжение явственно чувствовалось в воздухе.