Вертолет неожиданно нырнул совсем близко.
— Проклятье, — прошептал Ахемен.
— Фигня. Пожрать-то мы всяко успеем, — Пакор почему-то держался с дивным хладнокровием.
Они выскочили к крытой галерее, своротили последовательно все прилавки, превращая в кашу столы, стекла, нерастороптных продавцов, сумочки из крокодиловой кожи, фальшивый жемчуг, колготки-паутинки из Мисра, хрустальную посуду и прочий ненужный в их нынешней жизни хлам.
— Теперь держи налево и вон в ту подворотню, — сказал Ахемен беспокойно. — Быстро.
Они проскочили оживленный перекресток, смяв только наглого таксиста, и исчезли в подворотне.
— Хорошо, — сказал Ахемен с облегченным вздохом. — Тут проходные дворы на три квартала.
Пакор заглушил мотор. Они выбрались на броню и некоторое время безмолвно и жадно насыщались. Только насыщались. Иные функции организмом были, кажется, забыты. Они даже почти не дышали. Никогда прежде им не было так вкусно. Обычная картошка. Кстати, подмороженная — сладковатая. А подлива жидкая. И лук недотушен. А колбаса, в сущности, откровенная параша. И все равно было вкусно, ужасно вкусно.
Пить пока что не хотелось. Они выбросили пустую миску с мятой фольгой на дне, помочились в подворотне и вдруг почувствовали себя совершенно счастливыми.
* * *
Ну-ка, парень, стань слепым,
Ну-ка, парень, стань святым,
Высунь ноздри из дерьма,
А не то тебе тюрьма.
А в тюрьме по почкам бьют,
И стреляют, и плюют.
Ты зато теперь святой,
Хоть и маме не родной.
Как следует стемнеет еще нескоро — еще стражи через две. Когда танк Ур-812 вырвался за территорию ВЧ-3/917-Z, вечерело. Это батистовое выцветание весеннего дня растянулось почти на всю жизнь. А ведь будет еще ночь. Через две стражи посадят вертолет и наступит ночь. Можно будет заснуть. Утро еще очень нескоро.
Теленовости передавали: преступники полностью блокированы, и обезвреживание их — дело одной стражи, не более. До наступления темноты с ними будет покончено. Гражданским лицам не рекомендуется покидать жилища, особенно в центре города. Вместе с тем командование спецвойск особого назначения обращается ко всем жителям Великого Города с просьбой о содействии: сообщать о местонахождении кровавых убийц и разрушителей, которые сейчас затаились в одной из подворотен или арок. Сотрудничество с полицией и войсками спецназначения — залог успеха операции. Командование поделилось с горожанами также сверхсекретным планом поимки дезертиров: танк предполагается подбить из базуки. Любой гражданин должен быть готов открыть дверь представителям властей и позволить им произвести выстрел из окна. В противном случае будет применяться сила.
В эфире носились и другие диалоги.
— «Крыша», я «Асфальт». Ты их видишь?
— Прячутся, суки.
— Слушай, блядь, кончай жечь бензин-керосин. Берем до темноты.
— Прячутся, суки.
— «Крыша», тебя понял, мать твою. Найди их.
— «Асфальт», тебя понял.
— Так тебя и так, ублюдок!.. До темноты!..
— До связи, — мрачно сказала «Крыша» — плотного сложения мужик средних лет с перебитым носом. Он знал по жизни очень хорошие вещи: например, пулемет. Еще лучше — бомба. А лучше — какая-нибудь водородная. И никаких проблем. И города нет. Вообще ничего нет, и можно идти пить пиво.
Зло-зло-зло-зло
Всем ослам не повезло,
Всех ослов не повезли,
Взяли да не довезли.
Был лишь один герой,
Взяли и его долой,
Затоптали его в грязь
И ушли домой смеясь.
Дезертиры сидели где-то в подворотне. Или… Вот они!.. Они что, совсем придурки?..
* * *
Они вывели танк на набережную Евфрата, ближе к городской черте. Сидели на берегу, пили пепси-колу, курили. Гранитная облицовка здесь уже иссякла, берега были просто берегами — пологими, сейчас замусоренными, но кое-где уже с намеками на зацветающую мать-и-мачеху.
На той стороне Реки снесли старые дровяные склады, и сейчас там кипело строительство коттеджей. Впрочем, в данную минуту там ничего не кипело: вечер, все ушли к телевизору жрать.
Танк отдыхал рядом. Золотеющая в закатных лучах башня Этеменанки смотрела на них очень издалека, отстраненно и грустно.
— На хрена же мы это сделали? — вопросил Ахемен.
— Тебе что, не понравилось? — отозвался Пакор. В глубине души он хорошо знал: на хрена. И Ахемен тоже знал. А спрашивал просто так. Возможно, потому, что был моложе.
— Может, бросить танк, переодеться и уйти из города? — снова заговорил Ахемен.
В глубине души он хорошо знал: на хрена. И Ахемен тоже знал. А спрашивал просто так. Возможно, потому, что был моложе.
— Может, бросить танк, переодеться и уйти из города? — снова заговорил Ахемен. В его светлых глазах засела смертная тоска.
— А танк всяко придется бросать, — беспечно сказал Пакор. — Соляра тю-тю. Жаль, снарядов два осталось. Куда бы их употребить?
— В задницу, — сказал Ахемен. — Извращенным сексом.
Оба расхохотались. Пакор даже пукнул, не сдержавшись. Это насмешило их еще больше.
Потом они снова стали серьезными.
— Может, в храме убежища поискать? — спросил Ахемен.
Пакор пристально поглядел на обманчиво легкие, облитые жемчужным вечерним светом воды Евфрата.
— А ты этого хочешь? — спросил он наконец Ахемена.
— Чего?
— Сидеть в храме.
Ахемен подумал немного.