— Почему ты такой потный? — презрительно спросил его Панин.
— Это я от злости, — сказал малек.
Вычислитель снова загудел, и снова над пультом загорелась красная лампа.
— Я же говорил! — завопил малек.
— А ну-ка, — сказал Панин и плечом вперед пошел через толпу.
Мальки притихли. Кондратьев увидел, как Панин нагнулся над пультом, потом быстро и уверенно затрещали клавиши, вычислитель зажужжал, и над пультом загорелась зеленая лампа. Мальки застонали.
— Ну так это Панин, — сказал кто-то.
— Это же Панин, — с упреком сказал Кондратьеву потный малек.
— Спокойной плазмы, — сказал Панин, выбираясь из толпы. — Валяйте дальше. Пойдем, Сергей Иваныч.
Затем они заглянули в вычислительную. Там шли занятия, а возле изящного серого корпуса ЛИАНТО сидели на корточках трое операторов и копались в схеме. Тут же сидел на корточках печальный староста второго курса Гриша Быстров.
— Привет от Лианта, — сказал Панин. — Быстров, оказывается, еще жив. Странно.
Он посмотрел на Кондратьева и хлопнул его ладонью по спине. По коридору пронеслось трескучее эхо.
— Перестань молчать, — сказал Панин.
— Не надо, Борька, — сказал Кондратьев.
Они спустились по лестнице, миновали вестибюль с большим бронзовым бюстом Циолковского и вышли в парк. У подъезда какой-то второкурсник поливал из шланга цветы на газонах. Проходя мимо него, Панин с неумеренной жестикуляцией продекламировал: «Без Копылова жизнь не та, люблю, привет от Лианта». Второкурсник смущенно заулыбался и поглядел на окна второго этажа.
Они пошли по узкой аллее, обсаженной кустами черемухи. Панин начал было громко петь, но из-за поворота навстречу вышла группа девушек в трусах и майках. Они возвращались с волейбольной площадки. Впереди с мячом под мышкой шла Катя. «Этого только не хватало, — подумал Кондратьев. — Сейчас она уставится на меня круглыми глазами. И начнет говорить взглядом». Он даже остановился на секунду. Ему ужасно захотелось перепрыгнуть через кусты черемухи и залезть куда-нибудь подальше. Он покосился на Панина. Панин приятно улыбнулся, расправил плечи и сказал бархатно:
— Здравствуйте, девушки!
Факультет Дистанционного Управления удостоил его белозубой улыбки.
Катя смотрела только на Кондратьева. «О господи», — подумал он и сказал:
— Здравствуй, Катя.
— Здравствуй, Сережа, — сказала Катя, опустила голову и прошла.
Панин остановился.
— Ну что ты застрял? — сказал Кондратьев.
— Это она, — сказал Панин.
Кондратьев оглянулся. Катя стояла, поправляя растрепавшиеся волосы, и глядела на него. Ее правое колено было перевязано пыльным бинтом. Несколько секунд они глядели друг на друга; глаза у Кати стали совсем круглые. Кондратьев закусил губу, отвернулся и пошел, не дожидаясь Панина. Панин догнал его.
— Какие красивые глаза, — сказал он.
— Круглые, — сказал Кондратьев.
— Сам ты круглый, — сказал Панин сердито. — Она очень, очень славная девушка. Подожди, — сказал он. — Откуда она тебя знает?
Кондратьев не ответил, и Панин замолчал.
В центре парка была обширная лужайка, поросшая густой мягкой травой. Здесь обыкновенно зубрили перед теоретическими экзаменами, отдыхали после тренировок на перегрузки, а летними вечерами иногда приходили сюда целоваться. Сейчас здесь расположился пятый курс Штурманского факультета. Больше всего народа было под белым тентом, где играли в четырехмерные шахматы. Эту высокоинтеллектуальную игру, в которой доска и фигуры имели четыре пространственных измерения и существовали только в воображении игроков, принес несколько лет назад в школу Жилин, тот самый, который работал сейчас бортинженером на трансмарсианском рейсовике «Тахмасиб». Старшекурсники очень любили эту игру, но играть в нее мог далеко не каждый. Зато болельщиком мог стать всякий, кому не лень. Орали болельщики на весь парк.
— Надо было ходить пешкой на е-один-дельта-аш…
— Тогда летит четвертый конь.
— Пусть. Пешки выходят в пространство слонов…
— Какое пространство слонов? Где ты взял пространство слонов?! Ты же девятый ход неверно записал!
— Слушайте, ребята, уведите Сашку и привяжите его к дереву! Пусть стоит.
Кто-то, должно быть один из игроков, возмущенно завопил:
— Да тише вы! Мешаете ведь!
— Пойдем посмотрим, — сказал Панин. Он был большим любителем четырехмерных шахмат.
— Не хочу, — сказал Кондратьев.
Он перешагнул через Гургенидзе, который лежал на Малышеве, завернув ему руку до самого затылка. Малышев еще барахтался, но все было ясно. Кондратьев отошел от них на несколько шагов и повалился на траву, потягиваясь всем телом. Было немного больно напрягать мускулы после перегрузок, но это было очень полезно, и Кондратьев сделал мостик, потом стойку, потом еще раз мостик и наконец улегся на спину и стал глядеть в небо. Панин уселся рядом и стал слушать вопли болельщиков, покусывая травинку.
«Может быть, пойти к Кану? — подумал Сережа. — Пойти к нему и сказать: «Товарищ Кан, что вы думаете о межзвездных перелетах?» Нет, не так. «Товарищ Кан, я хочу завоевать Вселенную». Фу ты, чепуха какая!» Сережа перевернулся на живот и подпер кулаками подбородок.
Гургенидзе и Малышев уже кончили бороться и подсели к Панину. Малышев отдышался и спросил: