— Никогда не встречал упоминания о таких крупных экземплярах. Я оцениваю его межглазное расстояние в два с лишним метра. Как ты думаешь, Кондратьев?
— Около того.
— А вы, Акико-сан?
— Полтора-два метра, — ответила Акико-сан, помолчав.
— А вы, Акико-сан?
— Полтора-два метра, — ответила Акико-сан, помолчав.
— Что в обычных пропорциях дает… — Белов пошептал, загибая пальцы. — Дает длину туловища по меньшей мере метров тридцать, а вес…
— Слушайте, — нетерпеливо перебил Кондратьев. — Вы насмотрелись?
Белов сказал:
— Нет-нет, подожди. Надо как-то оторваться от него и сфотографировать целиком.
Субмарину снова качнуло, и снова послышался отвратительный скрип роговых челюстей о металл.
— Это тебе не кит, голубчик, — злорадно пробормотал Кондратьев и сказал: — Добровольно он от нас теперь не отстанет и будет ползать по субмарине часа два, не меньше. Я сейчас стряхну его, и он попадет под струю кипятка из турбин. Тогда мы быстро развернемся, сфотографируем и расстреляем его. Хорошо?
Субмарина раскачивалась все сильнее. Видимо, кальмар рассвирепел и пытался согнуть ее пополам. На несколько секунд в иллюминаторе показалась одна из его рук — лиловая кишка толщиной в телеграфный столб, усаженная жадно шевелящимися присосками. Черные крючья, торчащие из присосков, лязгнули по спектролиту.
— Красавец, — проворковал Белов. — Слушай, Кондратьев, а нельзя ли вместе с ним подняться на поверхность?
Кондратьев запрокинул лицо и, прищурившись, поглядел на Белова снизу вверх.
— На поверхность? — проговорил он. — Пожалуй. Сейчас он не отцепится от нас. Сколько, ты говоришь, он может весить?
— Тонн семьдесят, — сказал Белов неуверенно.
Кондратьев свистнул и снова повернулся к пульту.
— Но это — на воздухе, — поспешно добавил Белов. — А в воде…
— Все равно не меньше десятка тонн, — сказал Кондратьев. — Мы не вытянем. Готовьтесь, будем переворачиваться.
Акико поспешно опустилась на корточки, не спуская глаз с иллюминатора. Она очень боялась пропустить что-нибудь интересное. «Если бы не стажеры, — подумал Кондратьев, — я бы давно уже прикончил этого гада и принялся бы искать его родственников». Он не сомневался, что где-то на дне впадины скрываются дети, внуки и правнуки чудовища — потенциальные, а может быть, и уже действующие пираты на трассах мирных миграций китов.
Субмарина вернулась в горизонтальное положение.
— Духота, — проворчал Белов.
— Держитесь крепче, — сказал Кондратьев. — Готовы? Вперед!
Он до отказа повернул рукоятку скорости. Полный ход, тридцать узлов. Пронзительно взвыли турбины. Позади что-то стукнуло, донесся неясный вопль. «Бедный Белов», — подумал Кондратьев. Он сбросил скорость и завертел штурвальчик рулевого управления. Субмарина описала полукруг и вернулась к кальмару.
— Теперь смотрите, — сказал Кондратьев.
Кальмар висел в двадцати метрах перед носом субмарины, бледный, странно плоский, с обвисшими скрюченными щупальцами и обвисшим туловищем. Он был похож на паука, которого прижгли спичкой. Глаза его были задумчиво скошены вниз и вбок, словно он размышлял над чем-то. Кондратьев никогда прежде не видел живого кальмара так близко и разглядывал его с любопытством и отвращением. Это был действительно необычайно крупный экземпляр.
Это был действительно необычайно крупный экземпляр. Может быть, один из самых крупных в мире. Но в эту минуту ничто в нем не позволяло предположить могучего и страшного хищника. Кондратьеву почему-то вспомнились кучи размякших китовых внутренностей в огромных отмочечных чанах на китобойном комбинате в Петропавловске.
Прошло несколько минут. Белов лежал животом на плечах Кондратьева и трещал кинокамерой. Акико что-то бормотала в диктофон (кажется, по-японски), не сводя глаз с кальмара. У Кондратьева заныла шея, к тому же он боялся, что кальмар очнется и удерет или снова бросится на субмарину и тогда все нужно будет начинать сначала.
— Вы еще не скоро? — осведомился Кондратьев.
— Очень, — ответил Белов сипло и невпопад.
Кальмар приходил в себя. По его лапам прошла зыбкая судорога. Громадные, величиной с футбольный мяч, глаза повернулись, словно шарниры в гнездах, и уставились на свет прожекторов. Потом лапы вытянулись в струнку, снова сжались, и бледно-лиловая кожа налилась темным светом. Кальмар был ошпарен, оглушен, но он готовился к новому прыжку. Кальмар не отступал. Он и не думал отступать.
— Ну? — спросил Кондратьев нетерпеливо.
— Ладно, — недовольно сказал Белов. — Можешь.
— Слезай с меня, — сказал Кондратьев.
Белов слез и положил подбородок на правое плечо Кондратьева. По-видимому, он забыл о глубинной болезни. Кондратьев взглянул на экран, затем положил палец на спусковой крючок.
— Близко слишком, — пробормотал он. — Ну ничего. Выстрел!
Субмарина вздрогнула.
— Выстрел!
Субмарина вздрогнула еще раз. Кальмар медленно раскрывал лапы, когда под его глазами одна за другой взорвались две пироксилиновые торпеды. Две мутные вспышки и два громовых раската: бомбррр, бомбррр. Кальмара затянуло черным облаком, а затем субмарину бросило на хвост, она опрокинулась на левый борт и принялась танцевать на месте.
Когда волнение прекратилось, прожектора осветили буро-серую колышущуюся массу, из которой в пучину вываливались, крутясь, бесформенные дымящиеся лохмотья. Некоторые еще извивались и дергались в лучах света, отбрасывая в желто-зеленую толщу пыльные тени, и исчезали во мраке. А на экране локатора уже появились один за другим четыре, пять, семь сигналов, нетерпеливых, выжидающих.