На следующее утро Милдред зашла к Рою в лавку и, как повелось, выбранила Джека, беззаботно порхавшего у нее перед носом:
— Ты слышал про дроздов, запеченных в пироге? Целых двадцать четыре птички угодили в тесто, черненькие такие. Ты у нас, правда, красненький, господин хороший, но я, честное слово, тоже испеку пирог. С одной-единственной птицей, если только ты от меня не отвяжешься.
Рой засмеялся:
— Ты уж лучше гляди в оба, старина, а то тобою однажды пообедают.
Милдред, несмотря на ее всегдашнее брюзжание, очень нравилась Рою, особое восхищение вызывала у него ее шевелюра, вечно меняющая цвет. А шутки Милдред, которые теперь оценил и Освальд, приводили Роя в восторг.
Через пару недель в образе жизни Освальда наметилась некая размеренность. Каждое утро после завтрака он направлялся в лавку, какое-то время проводил там, потом шел на причал, закуривал и поджидал Клода Андервуда с почтой. В доме у Бетти он курить не осмеливался. Пока Освальд сидел на причале, нередко час или даже два, перед ним разворачивалась жизнь, доселе ему совершенно неведомая. Самые разные крупные птицы, от гагар до цапель, от уток до гусей, сновали вверх-вниз по реке. Лебеди — те держались парами, прочие же пернатые взлетали и садились на воду целыми стаями.
Однажды, дожидаясь Клода, Освальд приметил одинокого черного селезня, и это дало ему пищу для размышлений. Почему этот бобыль не плавает вместе со стаей, где его подруга? Неужели он не знает, что одному жить не полагается? И что заставило чернокрылого отколоться от всех прочих? Чем дольше Освальд смотрел на птицу, тем грустнее ему делалось. Он понимал, что, по сути, сам такой же, как этот селезень, — всю свою жизнь прожил особняком, в стороне от остального мира, от многочисленных стай, где каждый знает свое место и понимает, что вместе сподручнее.
В эти дни Освальду и вообще-то было невесело. Близилось Рождество, и Бетти уже регулярно крутила рождественские гимны. Наверное, кому-то они приходились по душе, но на него все эти «На Рождество вернусь домой» и «Нет милей родного дома, когда праздники приходят» только нагоняли тоску. Каждое Рождество приносило ему одни страдания. Дешевые игрушки, которые он ребенком получал в толпе прочих тихонь, до утра не доживали — их непременно кто-нибудь ломал или крал. Когда Освальд уже взрослым человеком встречал праздники с родственниками Хелен, его не покидало ощущение, что он чужак. Каждый год повторялось то же самое: ее братья и сестры сидят одной семьей, смотрят любительское кино и вспоминают, как чудесно отмечали Рождество в детстве. Ему неизменно казалось, что чужая радость, как прожектор в ночи, только сгущает мрак в его пустой душе. Выход Освальд видел только один — напиться. Перед ужасом одиночества в набитом людьми помещении похмелье было чепухой. А в этом году он проведет Рождество — возможно, последнее свое Рождество — на реке, в компании уток и гусей. Совсем неплохо.
Когда Освальд наведался в лавку в следующий раз, ему так и бросился в глаза штабель картонок с пивом в углу… но тут объявилась Бетти Китчен. И Освальд поспешил обратиться к Рою с давно вертевшимся на языке вопросом:
— А есть ли такая штука, как книга-определитель местных птиц? Посмотришь — и точно скажешь, кто перед тобой.
И Освальд поспешил обратиться к Рою с давно вертевшимся на языке вопросом:
— А есть ли такая штука, как книга-определитель местных птиц? Посмотришь — и точно скажешь, кто перед тобой.
— Пошли в кабинет, — сказал Рой. — По-моему, у меня найдется кое-что для вас.
В кабинете, заваленном бумагами, гроссбухами и Джековыми игрушками, царил дичайший беспорядок. Рой порылся в бумажном хламе, громоздящемся на полу, и извлек потрепанную книжку в мягкой обложке. «Птицы Алабамы — путеводитель для естествоиспытателя».
— Можно взять почитать? — спросил Освальд.
— О чем речь, берите насовсем. Мне она не нужна.
Листая книгу у себя в комнате, Освальд наткнулся на старую открытку, датированную 1932 годом. О Затерянном Ручье открытка повествовала в таком стиле:
Колдовское место, густо поросшее тенистыми деревьями (из-за чего его не видно с шоссе), расположилось на берегах прихотливо вьющейся реки, изобилует цветами и певчими птицами, живая мечта о прекрасном, которая ждет не дождется своего пейзажиста.
А ведь правда, подумалось Освальду. Замечательное место для художника и естествоиспытателя. И тут до него дошло, что он, Освальд Т. Кэмпбелл, как раз и собирается податься в естествоиспытатели. Обучение ремеслу природоведа никогда не значилось в его списке неотложных дел. Впрочем, никакого списка неотложных дел у него и не было никогда. Только не поздновато ли будет учиться? Хотя пока он жив… Лучше поздно, чем никогда. И почему штампы проникают даже в мысли?
С того дня, выпив в лавке кофе и поболтав с Роем, он брал свой «Путеводитель для естествоиспытателя» и отправлялся на реку расширять познания. Первой птицей, которую ему удалось определить, оказалась большая голубая цапля (Ardea herodias), и он от души посмеялся над ее походкой — брезгливо поднимет ногу, потом опустит, словно по вязкой патоке шлепает. Потом он распознал журавлей, белую американскую цаплю, крякв, каролинских уток и опоясанного пегого зимородка, а 19 декабря ему впервые удалось идентифицировать хохлатую желну. Глядишь, там и скопа попадется.