Старшая сестра входит в дневную комнату со своим выводком сестер-практиканток и с корзиной записей. Она берет со стола вахтенный журнал, нахмурясь, смотрит в него (за весь день никто ни о чем не донес), потом идет к своему месту у двери. Выкладывает папки из корзины на колени, перебирает их, покуда не находит папку Хардинга.
— Насколько я помню, вчера мы обсуждали затруднения мистера Хардинга и для начала неплохо продвинулись…
— Да… Прежде чем мы займемся этим, — говорит доктор, — позвольте вас на минуту перебить. Относительно нашего с мистером Макмерфи разговора, который состоялся утром у меня в кабинете. В сущности, воспоминаний. Вспоминали былые дни. Понимаете, у нас с мистером Макмерфи обнаружилось кое-что общее — мы учились в одной школе.
Сестры переглядываются, не понимают, что на него нашло. Больные посмотрели на Макмерфи — он улыбается в своем углу — и ждут продолжения. Доктор кивает.
— Да, в одной школе. И по ходу беседы мы вспоминали о том, как в школе устраивали карнавалы — шумные, веселые, замечательные праздники. Украшения, вымпелы, киоски, игры… Это всегда было одним из главных событий года. Как я уже сказал мистеру Макмерфи, в последних двух классах я был председателем школьного карнавала… Чудесное, беззаботное время…
В комнате стало совсем тихо. Доктор поднимает голову, озирается — не выставил ли себя идиотом. Старшая сестра смотрит на него так, что сомнений в этом быть не может, но он без очков, взгляд ее пропадает напрасно.
— В общем, чтобы покончить с этим приступом сентиментальных воспоминаний… Мы с Макмерфи подумали о том, как отнеслись бы люди к идее устроить в нашем отделении карнавал?
Он надевает очки и снова озирается. Люди не прыгают от радости. Кое-кто из нас еще помнит, как несколько лет назад устроить карнавал пытался Тейбер и что из этого вышло. Доктор ждет, а над сестрой вздымается молчание и нависает над всеми — попробуй его нарушить. Макмерфи, понятно, молчит — карнавал его затея, — и когда я уже думаю, что охотника выступать не найдется — дураков нет, Чесвик рядом с Макмерфи вдруг буркнул и неожиданно для себя вскочил, потирая ребра.
— Хм… Лично я считаю, — он смотрит вниз на ручку кресла, где стоит кулак Макмерфи с оттопыренным кверху большим пальцем, жестким, как шпора, — что карнавал — это прекрасная идея.
Надо как-нибудь нарушить однообразие.
— Правильно, Чарли. — Доктор доволен его поддержкой. — И отнюдь не бесполезная в терапевтическом отношении.
— Конечно, — говорит Чесвик уже радостней. — Да. Карнавал — очень терапевтическая штука. Еще бы.
— Б-б-будет весело, — говорит Билли Биббит.
— Да, и это тоже, — говорит Чесвик. — Мы можем устроить, доктор Спайви, устроить можем. Сканлон покажет свой номер «Человек-бомба», а я организую метание колец в трудовой терапии.
— Я буду гадать, — говорит Мартини и поднимает глаза к потолку.
— А я очень неплохо читаю по ладони — диагностирую патологию, — говорит Хардинг.
— Прекрасно, прекрасно, — говорит Чесвик и хлопает в ладоши. До сих пор его никогда ни в чем не поддерживали.
— А я, — тянет Макмерфи, — сочту за честь работать на игровых аттракционах. Имею опыт…
— Да, масса возможностей. — Доктор сидит выпрямившись, совсем воодушевился. — У меня множество идей…
Еще пять минут он говорит полным ходом. Видно, что о многих идеях он уже потолковал с Макмерфи. Описывает игры, киоски, заводит речь о продаже билетов — и вдруг смолк, как будто взгляд сестры ударил его промеж глаз. Он моргает и спрашивает ее:
— Как вы относитесь к этой идее, мисс Гнусен? К карнавалу. У нас в отделении.
— Согласна, он может сыграть определенную роль в лечебном процессе, — говорит она и ждет. Опять она громоздит над нами молчание. Убедилась, что его никто не посмеет нарушить, и говорит дальше: — но считаю, что подобную идею следовало бы обсудить сперва с персоналом. Как вы на это смотрите, доктор?
— Разумеется. Понимаете, я просто подумал, что сначала прозондирую почву среди больных. Но раньше, конечно, обсудим среди персонала. А потом вернемся к нашим планам.
Все понимают, что с карнавалом покончено.
Старшая сестра решила, что пора прибрать вожжи к рукам — начинает шелестеть своей папкой.
— Отлично. Тогда, если других новостей нет… И если мистер Чесвик займет свое место… Мне кажется, пора приступить к обсуждению. У нас осталось… — Она вынимает из корзины часы, — сорок восемь минут. Итак…
— О! Подождите-ка. Я вспомнил, есть еще одна новость. — Макмерфи поднял руку, пощелкивает пальцами.
Она долго смотрит на руку, ничего не говоря.
— Да, мистер Макмерфи?
— Не у меня, у доктора Спайви. Доктор, скажите им, что вы придумали про наших тугоухих ребят и радио.
Сестра слегка дергает головой, почти незаметно, но сердце у меня начинает грохотать. Она опускает папку в корзину, поворачивается к доктору.
— Да, — говорит доктор. — Чуть не забыл. — Он откидывается на спинку, кладет ногу на ногу и соединяет кончики пальцев; вижу, что еще радуется своему карнавалу. — Видите ли, мы с Макмерфи обсуждали возрастную проблему в нашем отделении: разнородный состав больных, молодые и пожилые вместе. Не самые идеальные условия для нашей терапевтической общины, но администрация ничем помочь не может, корпус гериатрии и без того переполнен. Должен признать, что для всех, кого это непосредственно касается, ситуация не самая приятная. Однако в ходе разговора у нас с мистером Макмерфи родилась мысль, как облегчить жизнь обеим возрастным группам. Мистер Макмерфи обратил внимание на то, что некоторые пожилые пациенты плохо слышат радио. Он предложил включить репродуктор на большую громкость, чтобы его слышали хроники с дефектами слуха. Мне кажется, весьма гуманное предложение.