— Ну и дела, Петя, — сказал он, поднимаясь на ноги. — Что же это такое?
— Ты про принцессу? — спросил Итакин.
Саша кивнул.
— Это ты к ней и шел все время, — сказал Итакин. — Я ж говорю, твою игру раскололи.
— Неужели никто до нее не доходил?
— Почему. Очень многие доходили.
— Так почему они молчали? Чтобы другие тоже… чтобы им не было так обидно?
— Я думаю, не поэтому. Просто когда человек тратит столько времени и сил на дорогу, и, наконец, доходит, он уже не может себе позволить увидеть все таким, как на самом деле… Хотя это тоже не точно. Никакого «самого дела» на самом деле нет. Скажем, он не может позволить себе увидеть того, что видел ты.
— А почему тогда я это видел?
— Ну, ты просто прошел по служебной лестнице.
— Но как можно увидеть что-то другое? И потом, я ведь столько раз ее видел сам — когда переходишь с уровня на уровень, она иногда появляется на экране, и она совсем не такая!
— Я, наверно, не совсем правильно выразился, — сказал Итакин. — Просто эта игра так устроена, что дойти до принцессы может только нарисованный человечек.
— Почему?
— Да потому, — сказал Итакин, — что принцесса тоже нарисована. Ну а нарисовано может быть все что угодно.
— Но куда же тогда деваются те, кто играет? Те, кто управляет принцем?
— Помнишь, как ты вышел на двенадцатый уровень? — спросил Итакин, и кивнул на экран.
— Помню.
— Ты можешь сказать, кто бился головой об стену и прыгал вверх? Ты или принц?
— Конечно, принц, — сказал Саша. — Я и прыгать-то так не умею.
— А где в это время был ты?
Саша открыл было рот, чтобы ответить, но вдруг так и замер.
— Вот туда они и деваются, — сказал Итакин. — И там их столько…
Саша сел на лавку у стены и долгое время думал.
— Слушай, — сказал он, — кто там все-таки на флейте играет?
— А вот этого до сих пор никто не знает.
Саша поглядел на часы и вдруг икнул.
— На углу еще можно взять, — сказал он, — я сейчас сгоняю. Подождешь? По стакану, а?
— Мне спешить некуда, — сказал Итакин. — Только тебя назад не пустят. Позвони тогда завтра.
— Да я быстро, — нажимая «Escape», сказал Саша, — через пятнадцать минут.
На экране застыла картинка, где из-под мавританской арки был виден огромный город под южными звездами — в самом его центре поднимались к небу башни и купола огромного восточного дворца.
GAME PAUSED
Возле углового гастронома шевелилась такая очередь, что Леша понял —
взять сейчас бутылку будет крайне трудно, и, может быть, невозможно вообще. Во всяком случае, будь он трезвым, это точно было бы невозможно, но он, как оказалось, выпил вполне достаточно, чтобы через несколько минут броуновского движения по переполненному залу оказаться не так уж далеко от кассы. Со всех сторон напирали и матерились, но через некоторое время Саша понял, что кажущийся хаос на самом деле представляет собой строго упорядоченное движение четырех примыкающих друг к другу очередей, трущихся друг о друга из-за разной скорости. Очередь за портвейном была слева, а та, в которую он попал, была за килькой в томате — той самой, что после открытия банки имеет обыкновение внимательно глядеть на открывшего не меньше чем десятком крошечных блестящих глаз. Сашина очередь двигалась быстрее, чем очередь за портвейном, и он решил преодолеть следующие несколько метров в ее составе, и только потом уже перейти в соседнюю.
Этот маневр удался, и Саша оказался между стройотрядовской курткой, на спине которой было выведено загадочное слово «КАТЭК», и коричневым пиджаком, надетым прямо на голое мужское тело лет пятидесяти.
— Ы-ы-ы-ы… — сказал мужик в коричневом пиджаке, когда Леша посмотрел на него, и закатил глаза. У мужика изо рта немыслимо воняло, Саша торопливо отвернулся и стал смотреть на стену, где висел треугольный матерчатый вымпел и выпиленная из раскрашенной фанеры голова так называемого Ленина.
«Господи, — вдруг подумал он, — а я ведь действительно живу в этом… в этой… Стою пьяный в очереди за портвейном среди всех этих хрюсел — и думаю, что я принц?? И вот этот, вонючий — он тоже думает, что он принц??
— Килька кончается! — раздались испуганные голоса в соседней очереди, — килька!
Саша почувствовал, что мужик сзади дергает его за плечо.
— Что такое? — спросил, оборачиваясь, Саша.
— Я так считаю, — сказал мужик, — надо нам идти на исконные наши земли — Владимир, Ярославль — раздать людям оружие и опять всю Россию завоевать.
— А потом? — спросил Саша.
— Потом идти воевать хана Кучума, — сказал мужик и потряс перед Сашей кулаком.
— Портвейн кончается… — тревожно зашептал народ. Саша выдавился из очереди и стал проталкиваться к выходу. Пить больше совершенно не хотелось. У выхода стояли две женщины в белых халатах и шапочках, и, поглядывая на часы, тихо, но горячо что-то обсуждали.
Вдруг где-то сзади, словно бы под каким-то невидимым потолком раза в три выше магазинного, появился и стал расти странный звук, похожий на одновременный гул нескольких десятков авиационных двигателей. За несколько секунд он достиг такой интенсивности, что люди, только что мирно матерившиеся в очередях, сначала стали в недоумении озираться, а потом приседать на корточки или даже откровенно падать на пол, затыкая руками уши. Звук достиг наибольшей силы, так же резко пошел на убыль и стих совсем, но ему на смену пришел грохот танковых моторов, так же непонятно где возникший и непонятно куда ушедший через несколько секунд.
— Вот так каждый вечер, — сказала женщина в белом халате, — ровно без пятнадцати шесть. Мы уж куда только не звонили. Мне Зоя из Новоарбатского говорила — у них то же самое…
Люди поднимались с пола и подозрительно пялились друг на друга, вспоминая, за кем и за чем кто стоял. Но это было неважно, потому что все равно и килька, и портвейн уже кончились.
Саша вышел на улицу и медленно побрел к сияющему веселыми электрическими огнями в окнах зданию Госплана. Впереди включилась разрезалка пополам — по тому болезненному скрипу, с которым она работала, и по большим щелям между гнутыми зубьями Саша догадался, что она не из его игры, а просто — обычная советская разрезалка пополам, плохая и старая, то ли забытая кем-то на улице, то ли стоящая на своем положенном месте. Саша прошел было мимо, а потом, по приобретенной в игре привычке, вернулся и посмотрел, не стоит ли сразу за ней, как это обычно бывало в лабиринте, кувшин с восстанавливающим жизненную силу напитком. Кувшина не было, зато стояли сразу три бутылки семьдесят второго портвейна. Саша пошел дальше, прислушиваясь к ухающему скрипу за спиной и угадывая в нем несколько повторяющихся нот из «подмосковных вечеров» — словно пластинку, стоящую на проигрывателе, заело, и ржавый голос безнадежно задавал тусклому московскому небу вечный русский вопрос: «есть ли бзна?.. есть ли бзна?.. есть ли бзна?»
Саша дошел до Госплана, и понял, что туда уже поздно. Рабочий день кончался, и высокая ассирийская дверь выбрасывала на улицу одну волну народа за другой. Он все-таки попытался войти, преодолел несколько метров против течения и уже уцепился было за холодное ограждение турникета, но сразу же был смыт и вынесен обратно на улицу группой жизнерадостных женщин.