Нащупав на резиновом плоту карман с ампулой, я хорошенько стукнул по ней. Мягкий ком подо мной вздулся, расправился и задеревенел. Недолго думая, я осторожно столкнул его в воду, лег на рейки и оттолкнулся от берега. Вода подхватила плот и понесла его, я вжал голову как можно ниже, хотя понимал, что опасности не должно быть, иначе зачем здесь держать плот.
В темноте ничего не было видно. Течение убыстрилось, я обнаружил, что постепенно сползаю головой вперед, следовательно, подземная река уходила вниз. Я ничего не мог предпринять и просто лежал на дне плота, стараясь не думать ни о пропастях в конце пути, ни о решетках на выходе и прочих дешевых ужасах из низкопробных боевиков.
Я заметил, что течение замедлилось, встречный ветер перестал трепать волосы. И тут же в глаза ударил свет.
Река вырвалась на поверхность в ущелье. Подняв голову, я обнаружил, что плот несет на трос, натянутый между берегами.
Плот я вытащил на берег и закидал листьями — на всякий случай. Пройдя немного по течению, наткнулся на широкую тропу, на которой валялся разбитый длинный ящик с рассыпанными вокруг стреляными гильзами.
А через несколько шагов обнаружил, что меня ждут…
Левую руку я неловко подогнув, и она затекла.
А через несколько шагов обнаружил, что меня ждут…
Левую руку я неловко подогнув, и она затекла. Я осторожно вывел ее из-под себя и пошевелил пальцами. Терпение истощалось, конечно, единственный шанс — это ночь, темнота, но лежать в грязи с дождевыми червями я больше не мог. Ничего не делая, можно расслабиться, потерять бдительность — и вот тебя уже волокут за ноги в холодильник.
Лучше всего заползти глубоко в кустарник, найти место посуше. Влажные листья не шуршали, но ползать по ним тяжело. Я прополз несколько метров и взмок. Если меня здесь не прихлопнут, то воспаление легких доконает.
Шорох слева! Я замер в нелепой позе, рука так и осталась на воротнике, вытаскивая свалившуюся за шиворот веточку.
Из-за кустов вылез невысокий, но плечистый парень, и не клюшка для гольфа была у него в руке, и даже не «ганза», любимая трещотка наемников, а компактный «дюрандаль», восемьдесят три малокалиберных дисбалансированных жал. Они входят в тело под углом и рвут ткани. Хватит и одного попадания. Холодная ярость захлестнула меня: мало того что они балуются самоделками, так еще заполучили новую модель, начавшую поступать в армию.
«Вот оно, оружие! — полыхнуло в мозгу. — Действуй!»
Когда он отвернулся, я рывком прополз несколько метров, подобрался ближе, прикрываясь кустами, и прыгнул. Он обернулся в тот момент, когда я летел на него в прыжке. Реакция была мгновенной, но я опередил его на долю секунды, выбив ногой вскинутый «дюрандаль». Коснувшись земли, я крутанулся на одной ноге и пнул его в бедро. Он полетел в заросли. Галстук мне снова пригодился, я завел ему руки за спину и связал.
С оружием я чувствовал себя вдвойне дураком: не надо было отказываться от него при выезде в школу, а главное, дело принимало иной оборот, многозарядная трещотка в моих руках так и взывала к силовым акциям.
Что ж, подумал я, если меня и пристрелят, то хоть паду с оружием в руках. При исполнении. Я чуть не выругался вслух от раздражения на самого себя. Напыщенный дурак, на кой черт тебе оружие! Они подвезут минометы и перекроют ущелье. Славно порезвятся, заодно и технику опробуют.
Подросток очухался и жег меня ненавидящими глазами.
— Если пикнешь, уложу на месте, — прошипел я, погрозил зачем-то пальцем и стал продираться сквозь кусты к реке.
Тропинка шла к полигону, директор что-то говорил о ней, идет она от школы через все ущелье.
Едва я отошел на несколько шагов, как юный негодяй заорал диким голосом; «Сюда, Пит, Хачи, скорей сюда!» У меня хватило ума не возвращаться, хотя пара оплеух привела бы крикуна в чувство. Я прибавил ходу и свернул вправо. Идти было трудно, податливая масса раскисших листьев вязко пружинила, я мог кувыркнуться с пяти-шести метров вниз, на камни, вылезшие из воды.
Послышались возбужденные голоса, по камням зацокали пули. Я метнулся вперед, но тут же сошел с тропы и полез наверх. Они кинутся по тропе, а я залягу наверху и пережду.
Сумерки сгустились, но видимость в ущелье еще хорошая, солнце снизу подсвечивало облака. Темное небо и странно белеющие облака, словно приклеенные…
Голоса и стрельба остались внизу. Я прислонился к дереву и перевел дыхание. Здесь кончался кустарник, за ним стояли редкие тощие березы на открытом пространстве, а метрах в тридцати начинались скалы.
Я добрался до скал и, прижавшись к нагретому за день камню, застонал от блаженства. Тепло…
В скалах были широкие расщелины, хорошее убежище. Отсюда была видна противоположная сторона ущелья, заметны искореженные, разбитые в щепу деревья, большие черные проплешины.
Нашли место для полигона, злобно подумал я, протискиваясь между глыбами. Я ободрал руку, но пролез в колодец, образованный рухнувшими сверху огромными камнями. Здесь было темнее, чем снаружи, но сквозь щели можно еще разглядеть кустарник внизу и подходы к расщелине.
За длинным обломком я обнаружил углубление, в котором и разместился. «Дюрандаль» жал мне в бок, я выставил его перед собой. Получилась отличная стрелковая ячейка. Если полезут в щель, то по одному можно перебить батальон пехоты. Но не воевать же с детьми?! Правда, детки уж очень способные. А как же, высоко ценящееся в обитаемой Вселенной пушечное мясо… Если бы мясо, затосковал я, если бы они были жертвами обмана, так ведь нет, они знают, на что их специально натаскивают. Не удивлюсь, если кроме лекций по искусству им и литературу соответствующую тщательно подбирают, стишки на ночь читают про мужество и отвагу. Не пушечное мясо, а кровь и плоть войны, единственная убивающая сила, пользующаяся большим спросом. Золотари и вышибалы всегда нужны, но общество воротит нос от своих ассенизаторов. Как нас встретят в космосе…