— Ну, еще бы! — охотно согласился я, тем более что так оно и было. В следующую секунду я сообразил, что веду себя как кретин, и мгновенно скорректировал: — Как — это розыгрыш?
Директор испытующе глянул на меня, задумался, махнул рукой.
— В любом случае вы вели себя достойно. Не кинулись за мной, уверяя в сочувствии, но и не сбежали. Хорошо, когда люди не теряют достоинство. Вы мне понравились!
— Польщен, — только и сказал я. Знал бы он…
— Жетон можете предъявить вашему начальству, и вас оставят в покое (о покое я сам позабочусь, подумал я, выбраться бы, а жетон мне самому пригодится). Но рассеять ваши сомнения…
— Позвольте, — я не мог отказать себе в удовольствии подергать тигра за усы, — если вы не в курии, то у меня появляется основание безбоязненно продолжать расследование.
Директор Юрайда разочарованно вздохнул.
— Что вы расследуете, в чем состав преступления? Вы ведь разобрались с Джеджером, не так ли?
— С ним да, но не с остальными, — тихо сказал я. Пора было открывать карты.
— А кто вас интересует? — удивился директор.
— У меня тут списочек. — Я достал из записной книжки листок распечатки, аккуратно развернул его и вручил директору. — Это не все, но для начала, думаю, хватит.
— Это не все, но для начала, думаю, хватит.
Просмотрев список бывших выпускников, он вернул его мне с тем же безмятежным выражением лица, с которым брал.
— Если вас не затруднит, дайте адреса хотя бы некоторых.
Медленно покачав головой, он неожиданно рассмеялся.
— Боюсь, что не смогу удовлетворить ваше любопытство. Нет, я действительно не знаю, где они сейчас находятся.
— Следует понимать так, что к их исчезновению вы имеете некоторое отношение?
— Почему сразу «исчезновение»? Мы действительно имеем отношение к их перемещению за пределы страны. Вы удовлетворены такой формулировкой?
Формулировка меня удовлетворяла. Я кивнул.
— Ну, хорошо. Я думаю… У вас есть дети? — вдруг перебил сам себя директор.
— Есть.
— Тогда вы поймете. Не мне говорить вам, что мир катится в преисподнюю. Вы знаете, что балансирование на грани не может продолжаться вечно. Если канатоходец долго не слезает с каната, то рано или поздно упадет. В океанах подводных лодок больше, чем рыбы. Склоки из-за любой ерунды. Военно-промышленные спруты. Нет, перспективы рода человеческого блестящими не назовешь. Я противник войны во всех ее проявлениях, но я не страус, в песок зарываться не хочу. Если мы не можем предотвратить катастрофу, то надо хотя бы немного позаботиться о будущем человечества после нее!
— Я охотно подпишусь под любым воззванием за мир и разоружение, продолжал директор, — но если в каком-нибудь пустяковом реле не сработает контакт, то воззванием межконтинентальную махину, выходящую из шахты, не остановишь и по прямому проводу извинений не принесешь. Надо учесть все, что мы в силах учесть, и дать шанс уцелевшим после бойни. Этим мы и занимаемся!
— Чем именно? — тупо спросил я.
— Мы готовим наших выпускников к максимальному выживанию. Потенциальные лидеры уцелевших! Они знают, как вести себя в экстремальных ситуациях, и даже если кроме них никого не останется, то они начнут все сначала. Мы рассредоточиваем их повсюду, где только можно и нельзя. То, что я вам рассказываю, сами понимаете, не для огласки. Хотя даже это неважно. Прессе шуму на неделю, может еще два-три запроса оппозиции… В любом случае, я надеюсь на вашу порядочность.
Он замолчал, а я чуть было не зевнул. Когда он начал свои рассуждения о бренности мира, я стал ожидать большого вранья и вот дождался рождественской сказочки о будущих благодетелях. Слов нет, придумано красиво, так и видишь, как среди руин и пепелищ возникают ловкие быстрые тени, собирают уцелевших и ведут их в леса и горы. А там, разумеется, начинают рассказывать голодным и больным историю искусства, которую им преподавали почему-то ночами. Директор Юрайда, грубо говоря, врет, но было непонятно, почему они снисходят до лжи, а не выставляют. Раз так, подергаем еще…
— И выживут в любой ситуации? — невинно спросил я.
— Если будет шанс, они его не упустят, — ответил он.
— А дальше?
— Что — дальше?
— С кем они будут воспроизводить род человеческий? Как насчет соответственно обученных подруг?
— Мы это учли, — после секундной заминки проговорил Юрайда, — вы забываете про женские исправительные школы.
— То есть вы их расселяете парами?
— М-да, нечто в этом роде.
Вот он и попался! Надо же — парами! Я специально убил два дня на списки выпускниц женских спецшкол, но ничего подозрительного не нашел, если не считать исчезновение воспитанниц со своими сутенерами или самоубийств в наркологических центрах. Эти вряд ли годились в праматери детей рода людского. Врал директор Юрайда, а почему врал — непонятно. Все здесь врут, решил я, пусть из лучших побуждений, но врут.
Директор врет, воспитанники врут, Бидо врет, и Шеф тоже хорош…
— Как же вы проводите свой бюджет? Президент обещал урезать все программы, не имеющие выхода на Бункер.
Директор щелкнул пальцами. Я понял так, что эти пустяки меня волновать не должны. Пробный шар ухнул мимо лунки.
В дверь без стука просунулась голова Седина. Со словами «извините, на минутку» голова втянулась обратно, дверь закрылась. Все произошло так быстро, что я, сидя к двери боком, сообразил, в чем дело, когда директор встал из-за стола и, сказав, «я сейчас», вышел.