Он был уверен, что телефон прослушивается. Было бы странно, если нет. На вопрос о самочувствии я разразился тирадой, в которой описывал состояние печени, желудка и предстательной железы. Пусть слухачи гадают, что я имею в виду. Шеф тоже задумался, потом хохотнул и пожелал удачи.
— Еще один вопрос, — успел сказать я до того, как он собрался положить трубку, — что там в книжке у Лучника насчет меня?
Опять молчание. Шеф кашлянул и спросил, правильно ли он меня понял. Разумеется, ответил я, все, наверно, в ажуре, но на всякий случай… И если не трудно, то желательно сейчас.
Шеф передал трубку жене, и, пока она молола языком, я, поддакивая и хихикая в нужных местах, гадал, скоро ли вернется директор, и что меня дернуло спросить о реестре. Интуиция, что ли? Те несколько сотен квадратов были в основном правительственными объектами, нашпигованными новейшей или выдаваемой за новейшую техникой и тщательно оберегаемыми от глаз честных налогоплательщиков, на чьи деньги, кстати, они были построены, Кому хотелось, тот мог все разглядеть со спутников слежения.
Жена Шефа умолкла на полуслове, в разговор с параллельного телефона вмешался Шеф.
Он сообщил, что к моему возвращению даст секретарше команду готовить на меня бумаги, что я уже засиделся в капитанах и пора расти дальше, что мне надо срочно сворачивать дела и выезжать прямо сейчас. Когда же я, похолодев, спросил, почему меня не предупредили, он резонно ответил, что надо было самому позаботиться о пределах своей деятельности. И положил трубку.
К своему удивлению, я вдруг понял, что во мне нет страха. Теперь, когда я знал, что Закон о Возмездии не распространяется на квадрат школы и неважно, кто тут ворочает — правительство, разведка, курия или все хором дружной семейкой, я получил свободу рук. Вернее, ног. Шеф будет с меня пылинки снимать и на себя перекладывать, он ведь тоже ковал мое поражение.
Встану сейчас и тихо удалюсь, не хлопая дверью, пока они разгружают. Портфель, правда, остался в комнате, но портфель не стоит заупокойной мессы. Пусть останется на память Бидо. Да, вот еще с Бидо… неудобно покидать не попрощавшись, но ничего не поделаешь — я в эти игры не играю. Ставки не те и правил я не знаю. А Бидо меня простит, если выберется без ущерба. Мне самому надо подумать, как я прорвусь мимо его головорезов. Грузовик они, правда, пропустили… в школу. А из школы?
Я поднялся с директорского кресла и остался стоять. Что за бред, подумал я, даже если мы с Шефом вели себя как последние недоумки, то куда смотрела курия? Итак, Шеф засылает меня не глядя, неважно — сам или по просьбе. Бидо возникает из тьмы и входит в контакт со мной. И все благополучно забывают свериться с реестром номерных квадратов! Ну, пусть я обычно беру дело без расспросов, пуст». Шеф забыл посмотреть карту. Но чтоб курия совалась туда, где ей делать нечего!.
. Если же они решили здесь поживиться, то мне ни к чему торчать между двумя дорожными катками. В конце концов мое начальство не возражает, если я оперативно унесу ноги. Можно намекнуть старине Бидо, что мы моемся чужим мылом и пора тихо оставить этот гостеприимный уголок, пока нами всерьез не занялись костоломы, которые не чета его гвардии. Но если Бидо знает, на что идет, и сочтет меня дезертиром, то будет вправе поступать по законам военного времени. Одному, подумал я, выбираться легче. Я его сюда не звал!
Я снова опустился в кресло. При мысли, что надо красться мимо комнаты, где затаился Бидо, пробираться через двор и кордон, возникали разнообразные «но», мешала скверная неуверенность.
Обидно было уезжать, ни в чем не разобравшись. Я оказался в постыдной роли человека, которого крепко взяли за нос и водили по комнатам со словами: «Хотите на дурака посмотреть?» Да провались они все, зачем мне лезть в их делишки, если нет криминала? А если есть, то тем более. Я не идеалист. В наше время быть идеалистом не только глупо, но и опасно.
Наконец я выбрался из-за стола и пошел к двери, но тут в кабинет вошел директор Юрайда.
— Не хотелось оставлять у вас превратное мнение о нашей работе, сказал директор.
Я плюхнулся в кресло перед столом, озабоченно глянув на часы: мол, мне пора…
Директор тактично улыбнулся. Улыбку можно было расценивать как поощрение моей игре либо как насмешку над моими ужимками. А может, и так, и этак. Плевать, игра пока его!
Он сгреб со стола оставшиеся бумаги в ящик, минуту молча сидел, затем сильно потер нос, извинился и вывалил бумаги обратно, перебирая их по одной. Я без интереса следил за его манипуляциями, переводя взгляд с бумаг на лицо, а с лица на телефон. Жаль, что я не спросил у Шефа, как им удалось забрать Джеджера. Быстро они его заполучили, без волокиты с оформлением, а это странно, я знаю тех ребят — им даже президент скомандует, и то неделю будут тянуть.
— Вот она! — провозгласил директор, взмахнул сложенным вдвое листком бумаги. — У нас сейчас бедлам, скоро выпуск.
Я развел руками, в смысле, ничего не поделаешь.
— Так вот, я надеюсь, что вы все-таки догадались, что у нас не притон. Прошу извинения за дешевый розыгрыш с жетоном. Страх перед этими мерзавцами так велик, что я был приятно поражен тем, что вы не покинули нас а ту же ночь. Признайтесь, вы были уверены, что столкнулись с курией?