Юпитер. Некоторые утверждали, что он остался жив. Будто бы убийцы, охваченные жалостью, покинули его в лесу. И будто его подобрали и воспитали богатые афинские буржуа. Что до меня, я желал бы ему быть мертвым.
Орест. Почему, простите?
Юпитер.
Орест. Почему, простите?
Юпитер. Представьте себе, что в один прекрасный день он явился бы к воротам этого города…
Орест. Ну и что?
Юпитер. Послушайте, встреть я его здесь, я бы ему сказал… я бы ему сказал следующее: «Молодой человек…» Я назвал бы его «молодой человек», так как он вашего возраста примерно, если жив. Кстати, сударь, не скажете ли вы мне, как вас зовут?
Орест. Мое имя Филеб, я из Коринфа. Я путешествую с целью расширения кругозора, со мной — раб, который был моим наставником.
Юпитер. Прекрасно. Итак, я сказал бы: «Молодой человек, уходите! Что вам здесь нужно? Вы хотите предъявить свои права? Полно. Вы горячи, крепки — из вас вышел бы храбрый командир в армии, полной боевого задора. Вы найдете для себя дело получше, чем царствовать над полумертвый городом, над городом-падалью, истерзанным мухами. Здешние жители большие грешники, но они вступили на путь искупления. Оставьте их в покое, молодой человек, оставьте их в покое, отнеситесь с уважением к мукам, которые они на себя приняли, уходите подобру-поздорову. Вы непричастны к преступлению и не можете разделить их покаяния. Ваша дерзкая невинность отделяет вас от них, как глубокий ров. Уходите, если вы их любите хоть немного. Уходите, иначе вы их погубите: если вы их остановите, если хоть на мгновенье оторвете от угрызений совести, грехи облепят их, как застывшее сало. Совесть у них нечиста, им страшно, а запах страха, нечистой совести услаждает обонянье богов. Да, эти жалкие души богам по вкусу. Хотели бы вы лишить их благосклонности богов? А что вы дадите взамен? Спокойное пищеварение, мирную, безрадостную провинциальную жизнь и скуку? Ах, скука — быт счастья. Счастливого пути, молодой человек, счастливого пути. Мир в обществе и мир в душе — так неустойчивы: не трогайте, а то разразится катастрофа. (Глядят ему в глаза.) Чудовищная катастрофа, которая обрушится на вас».
Орест. В самом деле? Так бы и сказали? Что ж, если бы этим молодым человеком был я, я ответил бы…
Меряют друг друга взглядом. Педагог покашливает.
А, пустое, не знаю, что я ответил бы. Может, вы и правы, к тому же все это меня не касается.
Юпитер. В добрый час. Хотел бы я, чтоб Орест оказался столь же рассудителен. Ну, мир вам, надо идти, у меня дела.
Орест. Мир вам.
Юпитер. Кстати, если вам мешают мухи, вот средство от них избавиться. Посмотрите на этот рой, который жужжит вокруг вас: я щелкаю пальцами, делаю жест рукой и говорю: «Абраксас, гала, гала, це, це». Глядите: они падают и расползаются по земле, как гусеницы.
Орест. Клянусь Юпитером!
Юпитер. Пустяки. Скромный светский талант. Я дрессирую мух в часы досуга. До свидания. Мы еще увидимся. (Выходит.)
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Орест, пeдагог
Педагог. Берегитесь. Этот человек знает, кто вы.
Орест. Человек ли это?
Педагог. Ах, государь мой, как вы меня огорчаете. Неужели вы забыли все мои уроки, светлый скептицизм, которому я вас учил? «Человек ли это?» Да на свете нет никого, кроме людей, чтоб им пусто было. И с ними хлопот не оберешься. Этот бородач — человек, какой-нибудь шпион Эгисфа.
Орест. Оставь в покое свою философию. Она мне принесла слишком много зла.
Педагог. Зла! Значит, свобода духа наносит ущерб людям. Ах, как вы переменились! Раньше я читал в вас, как в книге… Скажете ли вы мне наконец, что задумали? Зачем притащили меня сюда? Что вы здесь намерены предпринять?
Орест. Разве я говорил тебе, что собираюсь здесь что-либо предпринять? То-то. Молчи. (Подходит к дворцу.) Вот мой дворец. Здесь родился мой отец. Здесь потаскуха со своим хахалем убила его. И я тоже родился здесь. Мне шел третий год, когда Эгисфовы молодчики унесли меня. Вот из этой двери мы вышли. Один из них держал меня на руках, глаза мои были широко раскрыты, наверно, я плакал.
.. Ничего не помню. Вижу огромное безмолвное здание, напыжившееся в провинциальной торжественности. Я вижу его впервые.
Педагог. Ничего не помните, неблагодарный господин, когда я отдал десять лет жизни, чтоб наполнить вашу память? А все наши путешествия? А все города, которые мы посетили? А курс археологии, который я читал для вас одного? Ничего не помните? А раньше в вашей памяти жило столько дворцов, святилищ и храмов, что вы могли бы, подобно географу Павзанию, составить путеводитель по Греции.
Орест. Дворцы! Это правда. Дворцы, колонны, статуи! Отчего ж я так невесом, при стольких камнях в голове? А триста восемьдесят семь ступеней эфесского храма, ты забыл? Я поднялся по ним, они все до одной у меня в памяти. Семнадцатая, кажется, была с трещиной. Ах, у пса, у старого пса, который дремлет подле очага и привстает, когда входит его господин, и тихонько повизгивает в знак приветствия, у пса больше памяти, чем у меня: он узнает своего господина. А у меня что есть моего?
Педагог. А культура, господин? Ваша культура принадлежит вам, я подбирал ее для вас с любовью, как букет, сочетая плоды моей мудрости и сокровища моего опыта. Разве я не давал вам с детства читать все книги, чтобы приучить вас к многообразию человеческих суждений, разве не объехал с вами сто государств, подчеркивая при каждом удобном случае, сколь изменчивы людские нравы? Теперь вы молоды, богаты и красивы, сведущи, как старец, избавлены от ига тягот и верований, у вас нет ни семьи, ни родины, ни религии, ни профессии, вы свободны взять на себя любые обязательства и знаете, что никогда не следует себя ими связывать, — короче, вы человек высшей формации и вдобавок можете преподавать философию или архитектуру в большом университетском городе. И вы еще жалуетесь!