На берегу, устланном прошлогодними тростниками, стоял указатель. Во все стороны топорщились маленькие белые стрелочки. На одной было написано «Туалет», на другой — «Культурный центр «Колос», третья указывала в сторону озера. Тонкие черные буквы на ней складывались в слова: «Улица Партизана Отченашека».
«Какая может быть улица в озере?» — подумал барон и, сощурив глаза, посмотрел в направлении стрелочки.
Он увидел пирс, в который упирался понтонный мост, небольшой островок примерно в километре от берега и там, на островке, средневековый замок, сложенный из крупных серых камней. Если бы у Морица был бинокль, он разглядел бы на мощной замковой стене белую табличку, а на табличке надпись: «Улица Партизана Отченашека, 1».
Какая, в сущности, банальность — эти провинциальные замки…
Первый этаж. В центре зала — застекленный макет замка, выполненный из гипса. Реконструкция. По стенам — схемы сражений XIII, XIV и XVII веков, под стеклом и в рамочке. Портрет основателя. Портрет завоевателя. Доспех XVI века, растопыривший мощные блестящие конечности в углу, между схемами. Пушечка — опять же гипсовая, но покрытая черным блестящим лаком. Тема — «История замка».
Второй этаж. В нише — застекленный «уголок природы»: на заднем плане нарисованы березы, елки и травка, на переднем стоят чучела лисицы, куропатки, а также муляжи грибов возле пенька. Пенек, разумеется, натуральный. Тема — «Флора и фауна нашего края».
Третий этаж. Два национальных костюма, мужской и женский, несколько пожелтевших газет с историческими событиями, а в центре круглого зала, под стеклом, — упавший ствол березы, солдатская каска и винтовка.
Далее — крутая винтовая лестница на плоскую крышу донжона. Оттуда открывается вид на озеро — синее или серое. По берегам желтая полоса осоки, а дальше — белые дома и возле каждого дома — цветник, мальвы и люпинусы.
Городок и замок вот уже восемьсот лет поглядывают друг на друга. В последние века замок захирел, но потом его, к юбилею, отреставрировали — восстановили честь по чести все как было, а было, между прочим, по последнему слову тогдашней фортификационной техники.
А теперь вот отыскался и хранитель.
То есть, это в городке так считали — «хранитель». На самом деле Мориц фон Рутмерсбах стал владельцем замка, частью его души, и произошло это почти мгновенно.
Разве можно забыть первые минуты на пирсе, когда Мориц шел к нему, все еще не веря, что именно здесь поселили его старая большевичка и двуглавая женщина-мэр, — минуты, когда замок вырастал перед ним, молчаливый и бледный, словно человек в смертельной опасности… Он становился все больше и больше, пока не заслонил собою все. Мориц смотрел на него, задрав голову, а замок стоял перед ним, укрощенный и потерявший былую неприступность, как обращенный в рабство великан, и ждал — какую участь уготовил ему новый хозяин. «Я не оскорблю тебя даже в мыслях», — сказал ему тогда Мориц — и вот, ежедневно оскорблял своими разглагольствованиями у этих, с позволения сказать, экспонатов.
Морица вообще угнетала обязанность водить по замку туристов, следуя «Методическому пособою» — творению Неизвестного Слабоумного. Его нешуточно обижало почему-то, что всем этим посторонним людям глубоко безразличны были Витаутасы и Ольгерды, которые подавляли народные бунты, вылавливали в здешних лесах и вешали на стенах упрямых литовских язычников, дрались друг с другом и с тевтонцами, учреждали поэтические турниры и бесконечно укрепляли, укрепляли свой замок, то возводя новые башни, то подновляя стены.
Только однажды серьезная девочка с толстыми косичками и толстыми коленками, оказавшись в первом же зале (с пушечкой), немедленно вытащила из сумки девчачий блокнот с переводной картинкой-незабудной на обложке и, не отрывая от страничек строгого взгляда, принялась тщательнейшим образом конспектировать каждое слово экскурсии. Для нее Мориц расстарался — сообщил предание о Белой Даме (иногда является в полнолуние).
Для нее Мориц расстарался — сообщил предание о Белой Даме (иногда является в полнолуние). Остальные, как обычно, норовили пощупать доспех и пощелкать ногтем по пушечке.
А потом все эти люди гуськом шли по понтонному мосту прочь от замка и, расположившись на пляже, принимались жевать.
Голод сильно донимал Морица. Вечерами он закалял волю: сидел на крыше донжона и наблюдал, как из культурного центра «Колос» выносят какую-то съедобную контрабанду. Мориц скрипел зубами и читал «Хижину дяди Тома».
Мориц жил в замке, в тесной комнатке под лестницей, откуда наскоро убрали швабры, ведра, тряпки и всякую рухлядь, из которой внимания заслуживала только плохонькая гитара. Она оказалась способной производить звуки, близкие к героическим, и потому была Морицем пощажена. Все остальное Мориц похоронил в котловане, который собственноручно выкопал у северной стены замка. В каморке стояли: кровать с кусачими пружинами, высокая и худая табуретка, служившая журнальным столиком, и алюминиевая вешалка с четырьмя крючьями.
Мориц немедленно записался в местную библиотеку и читал, пока не становилось темно, а когда сумерки вышибали книгу у него из рук, принимался за гитару.