Кроме того, у Браун никакого класса не было! Она неизменно компрометировала фюрера, Родину и немецких женщин. Даже покончить с собой она не сумела так, чтобы за нее не было стыдно. Вначале она «не попала» из револьвера отца и пуля осталась в шее. А спустя два года, когда Гитлер снова относился к ней только как к женщине для «некоторых целей», проглотила двадцать таблеток снотворного — хотя какой-то идиот написал в рапорте для Гитлера, наверное, чтобы произвести большее впечатление, что тридцать пять, — но по случайности ее спасла сестра Ильза. Она ведь вовсе не хотела покончить с собой! Кто в наше время кончает с собой ванодормом?! Это все равно что пытаться успокоиться с помощью витамина С вместо морфина. Но Гитлер позволил себя провести и был очарован такой «любовью до конца и такой жертвенностью». Он купил ей тогда тех двух отвратительных вечно лающих собачонок, о которых она мечтала, — как можно любить собак, напоминающих откормленных крыс с торчащими ушами? — и начал появляться с ней, как с личной секретаршей разумеется, на приемах в Мюнхене и Берлине. Как-то мы были приглашены в их загородную резиденцию на озере Беген. Я сама слышала, как Гитлер, разговаривая с министром по делам вооружений Альбертом Шпеером, сказал, хотя Браун стояла рядом и, несомненно, должна была слышать это: «Интеллектуальные мужчины должны иметь связи с примитивными и глупыми женщинами».
А эта Браун стояла там и молчала, как соляной столп. Даже не смогла демонстративно уйти. Она играла роль личной секретарши до самого конца. Шпеер только улыбнулся и затянулся сигарой.
Или вот еще! Как-то у Иозефа было совещание с Гитлером в его кабинете в Оберзальцберге. Она сидела в кресле у окна, дожидаясь, когда они закончат, и читала газету. Хлопнула дверь. Через минуту вошла Браун с букетом срезанных в саду цветов. Она улыбнулась Гитлеру и хотела поставить их в вазу, стоящую на мраморной каминной полке. Гитлер только рявкнул из-за стола: «Я не желаю никаких трупов в этой комнате!» Браун залилась краской, взяла цветы и молча вышла.
Вот так. Но она вынесла бы все, лишь бы стать «фрау Гитлер». Ей было двадцать, когда она стала об этом мечтать, и только через тринадцать лет, три дня назад, она стала «фрау Гитлер». На две ночи и полтора дня, и вдобавок Гитлер не провел с ней этих двух ночей.
А эта свадебная церемония? Этот безвкусный фарс перед полуночью 28 апреля? И эта брачная ночь. Кто в первую брачную ночь пишет завещание, вместо того чтобы идти в постель с новобрачной?
Иозеф сказал ей об этом только в 18.38. Она ушам не поверила, когда он вошел в их бункер и торжественным голосом произнес:
— Сегодня перед самой полночью в главном бункере я и Борман будем свидетелями на бракосочетании фюрера с Евой.
Прошу тебя вместе с Хельгой в половине двенадцатого быть внизу.
И он лишь двусмысленно улыбнулся, когда Гельмут ни с того ни с сего спросил:
— Почему только Хельга? Я тоже хотел бы увидеть, как дядя Адольф целуется с фрау Браун.
Спустились мы в главный бункер уже в 23.00. Хельга была, как и сегодня днем, в белом платье и в белых перчатках до локтя. Она в темно-синем жакете и юбке стального цвета. Приколола крест. Надела золотую цепь, которую Йозеф подарил ей на сорокалетие. Она предпочла бы жемчужное колье, но оно не очень подходит к золотому кресту. И потом, она знала, что Браун навесит на себя все бриллианты, которые получила в течение жизни от Гитлера, и потому не хотела выглядеть на ее фоне как бедная родственница из верхнего бункера. Кроме того, крест был важнее, тем более что она помнит, какую гримасу скорчила Браун, когда фюрер, прикалывая ей этот крест, сказал: «Первой даме Рейха». И потому она приколола крест и надела золотую цепь.
Когда они с Хельгой сошли вниз, там были уже все, кроме Йозефа. Борман нервно ходил вдоль стены и без конца проверял лежащие на столе необходимые документы. Было очень светло. Горели все лампочки. Даже в коридоре. Борман, невзирая на строжайший, под угрозой расстрела, приказ об экономии бензина распорядился в эту ночь включить все агрегаты.
Гитлер, Браун и Иозеф вошли через боковые двери в 23.45. Еще никогда она не видела Браун такой сияющей. Гитлер держал ее под руку, и они сразу подошли к столу, где стоял секретарь, регистрирующий брак. На Браун было закрытое шелковое кремовое платье и, как она ожидала, килограммы бриллиантов. Браун очень нервничала. Иозеф чуть позже рассказал, что, подписывая брачное свидетельство, она ошиблась и начала с буквы «Б». Но зачеркнула ее и в первый — и последний — раз подписалась: Ева Гитлер.
После церемонии Йозеф проводил Хельгу, несмотря на ее шумный протест, наверх в бункер. Когда он вернулся, Гитлер поднимал тост «за историю, которая когда-нибудь оценит наше дело и наши жертвы». Этой Браун, а точнее сказать, уже Гитлер при этом тосте не было, она вышла покурить!
Шампанское получили только избранные. Остальные поднимали бокалы с дешевым рислингом, ящик которого принес адъютант Гитлера Юлиус Шауб. Шауб вел себя исключительно достойно. Он отказался пить шампанское, которое подал ему сам Борман, и пил вместе со всеми вино, которое принес.