Варвара сняла перчатки и подняла руки, подставляя лицо и ладони упругому мощному потоку, который, как воздушная река, несся из подземелья. Она ощущала его спокойную незлую силу и прикрыла глаза, безошибочно предчувствуя, что подсознание вылепит точный образ, соответствующий этому ощущению.
И в глубине сомкнутых век тяжело распахнулась огромная, непомерной тяжести металлическая книга с литыми негнущимися страницами.
И тогда она быстро, чтобы не успели остановить, сделала шаг вперед, переступая неширокий разлом. Сзади скрипнуло, зашелестело, как и следовало ожидать, поскольку мужчины не должны были отпускать ее одну, но привычных шагов не прозвучало, и девушка изумленно обернулась. Зрелище было почти комическое: три скоча перебирали манипуляторами, как сороконожки поднятые в воздух, а люди конвульсивно дергались, словно кто?то удерживал их за комбинезоны — и никто не мог сдвинуться с места!
Она вернулась, осторожно подходя и ощупывая воздух руками, чтобы определить границу так странно не замеченного ею барьера; ничего не обнаруживалось, и она сделала знак своим спутникам не шевелиться. Оттянутые назад пояса с десинторными кобурами навели ее на правильную догадку — ведь она?то сама забыла оружие на корабле, потому и прошла здесь.
— А ну?ка, бросьте десинторы скочам, — велела она. Туфель подхватил брошенное ему оружие и принял боевую стойку, продолжая упираться рецепторным бурдюком в невидимую стенку. Люди, освободившиеся от этой тяжести, неуверенно переступили магическую черту. И ничего.
— Значит, так, — продолжала Варвара, — Туфель остается наверху и держит весь этот металлолом. Через барьер ему не пройти, а почему, не будем сейчас ломать голову. Фофель двигается одновременно с нами по левому краю больше для порядка, потому как и там, совершенно очевидно, силовой заслон. Вафель, обойдя этот провал, пусть отправляется на починку лабиринта, — учти, дружок, там не меньше пятидесяти заслонок восстановить придется. По дороге снимай все, что сможешь, слева, справа, вверху и внизу. Любую органику — в багажный бурдюк. Все усвоил? Ну, пошли.
— Какого лабиринта? — ошеломленно проговорил Гюрг. — Там одни камни — при чем же воспламеняющиеся сплавы, заслонки?
— То, что вы считали лабиринтом, — мягко проговорил Вуковуд, — это так, парк для прогулок. Тренажер для малышей. А настоящий лабиринт — вот он, перед нами. Черненький.
— Этот?то зачем??возопил командор так возмущенно, словно ему предлагали это сооружение в личное пользование. — Ну, с наземным?то ясно, хотя мы пришли к выводу, что его функции гораздо сложнее и оправданнее, чем вы сейчас изволили предположить.
— А мы готовы выслушать, — сказала Варвара, присаживаясь на откос. — Мы суемся в темную воду, и неплохо рассмотреть все предположения относительно открывшегося нам брода.
— Мы суемся в темную воду, и неплохо рассмотреть все предположения относительно открывшегося нам брода. Итак?..
Командор склонил голову, как бы соглашаясь с девушкой, но она?то поняла, что сделал он это скорее затем, чтобы скрыть неуемное подергивание лица, с которым он никак не мог справиться после ее коротенького, естественного «мы».
Вуковуд то ли ничего не понял, то ли понял абсолютно все — непринужденно уселся рядом и оперся локтем на колено, искоса поглядывая на Варвару: а вдруг что не так? Все было так, и глаза его, ночью казавшиеся совершенно угольными, сейчас отливали золотом, как у черного козла. Гюрг остался стоять в позе античного оратора.
— Я не займу у вас много времени, тем более что попытаюсь избегать специальной терминологии…
— Буду вам очень признателен, — чуть привстав, поклонился Вуковуд.
— Так вот, сопоставляя характер опытов, несомненно проводимых на Тамерлане, с многочисленными лабиринтами на поверхности Чартарумы, можно прийти к выводу, что неизвестные нам ксенантропы — или пришельцы, если угодно, — поставили своей целью стимулировать развитие местных, так сказать, австралопитеков.
Варвара с Вуковудом переглянулись.
— Мы пришли к аналогичному выводу, — с уморительной важностью проговорила девушка, снова подчеркивая это «мы».
— Еще на подлете к Тамерлане, знакомясь с материалами участников экспедиции, я обратил внимание на недоумение оператора?таксидермиста Варвары Нореги по поводу странного отбора, никак не естественного — по степени агрессивности. Самые активные, самые жизнеспособные детеныши, вопреки всякой логике, изымались из популяции. Почему? Зачем? Кто и как навязал зверюшкам Тамерланы столь нелепое поведение? Ни на один из этих вопросов мы, прилетев, ответить не смогли, да и не тем были заняты. И сейчас на вопрос «кто?» мы можем ответить только условно — они, ксенантропы, благодетели перелетные… Пожалуй, лучше всего им подойдет определение «опекуны». Согласны?
Вопрос был явно риторический, но Вуковуд и Варвара дружно кивнули.
— Теперь — «зачем?». Зоопсихологам уже несколько веков известно, что в любой популяционной группе выделяется доминирующее животное. Но тестированием было установлено, что этот лидер вовсе не обязательно — самый сообразительный. Гораздо чаще первенство по интеллекту занимал субдоминант, первый заместитель, так сказать. Так вот, не ставилось ли целью на Тамерлане, этом испытательном полигоне и биолаборатории «опекунов», получить такую модель развития, где во главе стаи становился бы не сильнейший, а умнейший? Опекуны были не глупее нас и прекрасно понимали, что вся отработка методик, с возможными срывами, катастрофами, тупиками и нежелательными ответвлениями, должна проводиться подальше от только что зародившегося, хрупкого и уязвимого разума чартаров. Мы вон тоже уберемся отсюда через пару часов, и даже стратегической разведке здесь делать будет нечего.