Пуст называет его Джимми-Сорок-Ватт и насмехается над его круглым лицом и замедленной речью. Конечно, Пуст и сам порядочно хулиганил еще несколько лет назад, это заметно по его красной физиономии и решительной, но странно осторожной походке — то ли стероиды, то ли геморрой, точно не знаю. В любом случае зря Джимми посадили в Привратницкую, и доктор Тайд это знает. Все потому, что было проще (и, конечно, дешевле) использовать его в качестве временной замены до назначения нового смотрителя. Кроме того, Дуббс проработал в школе больше пятнадцати лет, и, независимо от причины, нельзя выбросить человека из дома за одну ночь. Я думал об этом, проходя мимо Привратницкой; не то чтобы мне нравился Дуббс, но он был частью Школы — маленькой, но необходимой, — и его отсутствие ощущалось.
В Привратницкой я заметил женщину. Я никогда не спрашивал, кто она, думал, что это некая секретарша от агентства, работавшего на Школу, принимает телефонные звонки и заменяет Джимми, когда его вызывают по другим многочисленным делам. С пробивающейся сединой, в костюме, она была старше девушек, которых обычно присылало агентство. Ее лицо показалось смутно знакомым. Надо бы спросить, кто она такая. Доктор Дивайн твердит о незаконных посетителях, о стрельбе в американских школах и о том, что любому психу ничего не стоит войти в здание и устроить черт знает что, — но на то он и Дивайн. Он отвечает за здоровье и безопасность, и надо же как-то оправдать свое жалованье.
Но я торопился и не заговорил с этой седеющей женщиной. Только увидев ее имя и фотографию в «Икземинере», я узнал, кто она, но было уже поздно. Таинственный осведомитель снова нанес удар, и на этот раз по мне.
6
Вторник, 5 октября
Миссис Коньман, как можно было ожидать, не слишком охотно согласилась с временным исключением ее единственного сына. Есть такие женщины — хорошо одетые, надменные, немного нервозные и на редкость слепые, какими бывают только матери сыновей-подростков. Она явилась в «Сент-Освальд» наутро после директорского вердикта и потребовала, чтобы Главный ее принял. Его, конечно, не было, так что созвали чрезвычайное совещание в составе Слоуна (взвинченного и не совсем здорового), доктора Дивайна (здоровье и безопасность) и меня, поскольку Рой Честли отсутствовал.
Миссис Коньман в своей «Шанели» выглядела убийственно. Сев на жесткий стул в кабинете Слоуна и выпрямив спину, она свирепо уставилась на нас цирконовыми глазами.
— Миссис Коньман, — начал Дивайн, — мальчик мог умереть.
На миссис Коньман это не произвело никакого впечатления.
— Я могу понять ваше беспокойство, — сказала она. — Учитывая, что в этот момент за классом никто не присматривал. Однако, что касается причастности моего сына…
— Это не совсем верно, — прервал ее Слоун. — На перемене учителя сменяли друг друга, хотя…
— И что, кто-нибудь видел, как мой сын положил орех в напиток того мальчика?
— Миссис Коньман, это не…
— Ну? Видели?
Слоуну стало неловко. В конце концов, это директор решил отстранить Коньмана, и мне казалось, что сам Слоун повел бы дело иначе.
— Факты подтверждают, что это сделал он, миссис Коньман. Я не говорю, что со зла…
— Мой сын не лжет, — последовал категорический ответ.
— Все дети лгут, — произнес Дивайн.
Сказано верно, но вряд ли рассчитано на то, чтобы умиротворить миссис Коньман. Она перевела взгляд на него.
Она перевела взгляд на него.
— Неужели? В таком случае вам следует проверить показания Андертон-Пуллита о том, что Джексон и мой сын якобы подрались.
Дивайн был захвачен врасплох.
— Миссис Коньман, я не вижу связи…
— Вы не видите? А я вижу.
Она повернулась к Слоуну.
— Я вижу, что организована целая кампания по преследованию моего сына. Всем известно, что у мистера Честли есть любимчики — его Закадычные Дружки, как он их называет, но я не ожидала, что вы примете его сторону. Над моим сыном издевались, обвиняли его, унижали, а теперь отстранили от занятий — а ведь это войдет в школьную характеристику и даже может повлиять на поступление в университет, и при этом ему не дают возможности оправдаться. И знаете почему, мистер Слоун? Догадываетесь?
От такого напора Слоун совершенно растерялся. Природное обаяние — его единственное оружие, но оно оказалось бессильно против доспехов миссис Коньман. Улыбка, которая приручала моего отца, не способна была растопить ее лед, более того, разъяряла даму еще сильнее.
— Я скажу вам, если позволите. Моего сына обвинили в воровстве, в драке, а теперь, насколько я понимаю, в попытке убийства — Тут Слоун попытался прервать ее, но не смог. — И знаете, почему все пало именно на него? Вы спросили мистера Честли? Вы спросили остальных мальчиков?
Она сделала драматическую паузу, встретилась со мной глазами, получила от меня ободряющий кивок и затрубила, прямо как ее сын на уроке Честли:
— Потому что он еврей! Мой сын — жертва дискриминации! Я требую, чтобы все это надлежащим образом расследовали, — она свирепо посмотрела на Слоуна — иначе вы будете иметь дело с моим адвокатом.
Наступила звенящая тишина. И миссис Коньман удалилась под пулеметную очередь своих каблуков. Доктор Дивайн был ошарашен, Пэт Слоун сидел, прикрыв глаза рукой, а мне едва удалось скрыть улыбку.
Ясное дело, этот вопрос не вынесут за пределы нашего собрания. Дивайн дал это понять с самого начала, и мне пришлось с самым серьезным и уважительным видом согласиться. Я вообще здесь случайно: меня пригласили в качестве свидетеля, поскольку нет классного руководителя. Нет, никто не сожалел об отсутствии Честли; и Слоун, и Дивайн убеждены, что старик, замешанный в этом деле, только ухудшит и без того скверную ситуацию.
— Конечно, все это неправда, — сказал Слоун, приходя в себя за чашкой чая. — В «Сент-Освальде» никогда и намека не было на антисемитизм. Никогда.
Дивайн несколько усомнился.
— Я, как и все вы, люблю Роя Честли, — сказал он. — Но нельзя отрицать, что он бывает странным. Он работает тут дольше всех, поэтому склонен слишком много брать на себя.
— Я не сомневаюсь, что он хочет как лучше, — настала моя очередь. — Для человека его возраста это очень напряженная работа, и любой может время от времени ошибаться.
Слоун посмотрел на меня.
— Что вы имеете в виду? Вы что-нибудь слышали?
— Нет, сэр.
Дивайн подался вперед и чуть не упал.
— Вы уверены?
— Абсолютно, сэр. Я просто хочу сказать… В общем…
— Что? Выкладывайте.
— По-моему, все это ерунда, сэр. Для своего возраста он в отличной форме. Просто я недавно…
И, скромно потупившись, я неохотно упоминаю пропавший журнал, непрочитанные электронные письма, нелепую суету, которую он устроил вокруг пропажи своей старой зеленой ручки.