Мой новый друг — из отряда «Амадей». Его родители, референт университета и социальный работник, в разводе («ничего, зато в два раза больше карманных денег»). У него есть младшая сестра Шарлотта, собака по кличке Благоразумный Капитан, личный врач, электрогитара и, судя по всему, безграничная свобода.
— Мама говорит, что мне нужно образование вне рамок патриархальной иудео-христианской системы. Ее не слишком устраивает «Освальд», но счета-то оплачивает папа. Сам он учился в Итоне. Говорит, что школа без пансиона — это для пролетариев.
— Точно.
У меня не получилось придумать, что бы такого правдивого рассказать о моих родителях. Да и вообще, часа не прошло, как мы познакомились, а этот мальчик уже занял в моем сердце больше места, чем Джон или Шарон Страз.
И все-таки пришлось их безжалостно изобрести. Мать умерла, отец — инспектор полиции (самая престижная работа, пришедшая мне на ум). Часть года я живу с отцом, а остальное время — с дядей, в городе.
— Мне пришлось начать учиться с середины триместра. Так что я здесь недавно.
Леон кивнул.
— Вот оно что! Я так и думал, что ты новичок. А что случилось в той школе? Выгнали?
Это предположение мне польстило.
— Там просто помойка. Папа забрал меня оттуда.
— А меня из моей последней школы выгнали. Отец жутко разозлился. Там брали по десять тысяч в год. И выгнали за первое же нарушение. Вот тебе и банально. Могли бы и потерпеть, скажи? В общем, есть места и похуже «Освальда». Тем более что этот старый козел Стержинг уходит.
Нельзя было не воспользоваться случаем.
— А почему он уходит?
Леон округлил глаза.
— Да ты и правда новичок, — он понизил голос — Скажем так, я слышал, что он слишком рьяно размахивал своим стержнем…
Многое переменилось с тех пор, даже в «Сент-Освальде».
— Да ты и правда новичок, — он понизил голос — Скажем так, я слышал, что он слишком рьяно размахивал своим стержнем…
Многое переменилось с тех пор, даже в «Сент-Освальде». Тогда можно было замять скандал с помощью денег. Теперь все не так. Сверкающие шпили больше не вызывают у нас благоговейного трепета: за блеском мы видим разложение. И он хрупкий — его можно разрушить, запустив камнем. Камнем или чем-нибудь еще.
Я могу отождествить себя с мальчиком вроде Коньмана. Маленький, худой, косноязычный, явный отщепенец. Одноклассники его сторонятся — и дело не в религии, причина лежит глубже. Ее он не в силах изменить — она таится в чертах лица, блеклости жидких волос, длинных костях. Наверное, сейчас у его семьи есть деньги, но поколения нищеты намертво засели в нем. Я чувствую. Таких «Сент-Освальд» принимает неохотно и только во время финансовых кризисов. Такой мальчик, как Коньман, не приживется. Он никогда не попадет на Доску почета. Учителя будут постоянно забывать его имя. Его не выберут ни в какую команду. Все его потуги стать своим будут напрасны. Мне слишком хорошо знаком этот взгляд: настороженный, обиженный взгляд мальчугана, который давно перестал добиваться признания. И ему остается одно — ненавидеть.
Конечно, об этой истории с Честли мне стало известно сразу. Молва в «Сент-Освальде» бежит быстро, обо всем становится известно в тот же день. А день для Коньмана выдался на редкость неудачный. На перекличке — стычка с Честли; на перемене — конфликт с Робби Роучем из-за несделанной домашней работы; в обеденный перерыв — шумная ссора с Джексоном, тоже из третьего «Ч», в результате которой Джексона отправили домой со сломанным носом, а Коньмана на неделю исключили.
Когда это случилось, у меня как раз было дежурство по территории. Было прекрасно видно, как Коньман в рабочем комбинезоне с мрачным видом собирает мусор в розарии. Умное и жестокое наказание, унижающее больше, чем переписывание строк или оставление после уроков. Насколько мне известно, так наказывает лишь Рой Честли. Комбинезон такой же, как носил мой отец, а теперь носит слабоумный Джимми: просторный, ярко-оранжевый, хорошо заметный с игровых полей. Тот, кто в него одет, — законная охотничья дичь.
Коньман попытался укрыться за углом здания, но тщетно. Там собрались младшие школьники и потешались над Коньманом, указывая на мусор, который он пропустил. Маленький и агрессивный Джексон, который понимал, что лишь горемыки вроде Коньмана спасают его от нападок, околачивался поблизости с двумя другими третьеклассниками. Пэт Слоун был на дежурстве, но далеко — на другом конце крикетной площадки и в окружении ребят. Роуч, учитель истории, тоже дежурил, но беседа с пятиклассниками, видимо, занимала его гораздо больше, чем нарушения дисциплины.
Самое время подойти к Коньману.
— Несладко тебе приходится.
Коньман угрюмо кивнул. Лицо бледное и болезненное, и только на скулах рдеют красные пятна. Джексон, который наблюдал за мной, отделился от своих товарищей и осторожно приблизился. Смерил меня взглядом, словно прикидывая, велика ли угроза. Так шакалы кружат вокруг умирающего зверя.
— Хочешь вместе с ним? — Мой вопрос прозвучал так резко, что Джексон мгновенно отскочил к своим.
Коньман бросил на меня взгляд, в котором затаилась благодарность.
— Это несправедливо, — тихо сказал он. — Они всегда ко мне цепляются.
Сочувственно киваю.
— Я знаю.
— Знаете?
— Конечно. Я же вижу.