Уже опоздал.
Уже.
Треснул выстрел. Негромкий сухой выстрел из «герцога». Я споткнулся на ровном месте. Все. Конец. Я побежал из последних сил. Впереди справа мелькнула между безобразными формами фигура в белом лабораторном халате. Гриша серосовин по прозвищу водолей. Тоже опоздал.
Треснули еще два выстрела, один за другим… «Лева. Вас убьют». «это не так просто сделать…» Мы ворвались в мастерскую майи тойвовны глумовой одновременно — гриша и я.
Лев Абалкин лежал посередине мастерской на спине, а Экселенц, огромный, сгорбленный, с пистолетом в отставленной руке, мелкими шажками осторожно приближался к нему, а с другой стороны, придерживаясь за край стола обеими руками, к Абалкину приближалась Глумова.
У глумовой было неподвижное, совсем равнодушное лицо, а глаза ее были страшно и неестественно скошены к переносице.
У глумовой было неподвижное, совсем равнодушное лицо, а глаза ее были страшно и неестественно скошены к переносице.
Шафранная лысина и слегка обвисшая, обращенная ко мне щека Экселенца были покрыты крупными каплями пота.
Остро, кисло, противоестественно воняло пороховой гарью.
И стояла тишина.
Лев Абалкин был еще жив. Пальцы его правой руки бессильно и упрямо скребли по полу, словно пытались дотянуться до лежащего в сантиметре от них серого диска детонатора. Со знаком в виде то ли стилизованной буквы «ж», то ли японского иероглифа «сандзю».
Я шагнул к Абалкину и опустился возле него на корточки (Экселенц каркнул мне что-то предостерегающее). Абалкин стеклянными глазами смотрел в потолок. Лицо его было покрыто давешними серыми пятнами, рот окровавлен. Я потрогал его за плечо. Окровавленный рот шевельнулся и он проговорил:
— Стояли звери около двери…
— Лева, — позвал я.
— Стояли звери около двери, — повторил он настойчиво. — Стояли звери…
И тогда Майя Тойвовна Глумова закричала.