Сначала они приняли его за обыкновенного бродягу, просто полиция еще не нашла его и не водворила в Яккалсдриф.
— Я живу в вельде, — сказал он, когда его начали расспрашивать, — я нигде не живу. — Ему пришлось опустить голову в колени: в черепе стучал молоток, рот наполнился вкусом желчи. Один из солдат взял его руку двумя пальцами и покачал. К. не отнял руки. Она казалась чужой, словно торчащая из туловища палка.
— Интересно, чем он питается? — спросил солдат. — Мухами? Муравьями? Саранчой?
К. видел только их башмаки. Он закрыл глаза и словно бы перестал существовать. Потом его хлопнули по плечу и сунули что-то под нос — бутерброд, два толстых ломтя белого хлеба и между ними кусок колбасы. Он отпрянул и покачал головой.
— Ешь! — сказал его благодетель. — Набирайся сил!
Он взял бутерброд и откусил. Но едва только начал жевать, пустой желудок стало выворачивать. Свесив голову между колен, он выплюнул хлеб и колбасу и протянул им бутерброд.
— Да он больной, — произнес чей-то голос.
— Нализался как свинья, — сказал другой.
Но тут они увидели его дом, дождь смыл глину, которой он обмазал переднюю стенку, и голая каменная кладка резко бросалась в глаза. Сначала они, встав на четвереньки, по очереди заглядывали внутрь. Потом сняли крышу, и им открылось тщательно устроенное жилище, в углу лопата и топор, на полке, вырубленной в земляной стенке, — нож, ложка, тарелка, кружка, линза, на полу промокшая подстилка из травы.
Солдаты подняли К. и подтащили к его дому — никакой жалости к нему у них уже не чувствовалось. По его лицу полились слезы.
— Твоя работа? — спросили они. Он кивнул. — Ты здесь один? — Он снова кивнул. Солдат, который держал его, резко заломил ему руку за спину. К. зашипел от боли. — Правду говори! — заорал солдат.
— Я сказал правду, — прошептал К.
Подъехал и грузовик; воздух наполнился громкими голосами, треском и воем рации; солдаты столпились вокруг К., разглядывали его, разглядывали жилище, которое он себе соорудил.
— Разойдись! — закричал один из них. — Обыскать все вокруг! Ищите тропинки, ямы, подземные ходы, склады! — На нем, как и на всех других, была маскировочная одежда, никаких знаков различия, по которым К. мог бы определить, что он командир. — Мы этот народ знаем, — продолжал он уже тише и ни к кому в особенности не обращаясь; глаза его беспокойно бегали. — Помните: вся земля, куда ни ступи, изрыта подземными ходами. Приедешь в такую вот глухомань и думаешь: ну, тут на десятки миль ни единой живой души. А чуть отвернулся — и они полезли из-под земли как тараканы. Спросите его, давно он здесь? — Повернулся к К. и рявкнул: — Эй, ты! Давно ты здесь?
— С прошлого года, — ответил К., сам не зная, удачно он соврал или нет.
— Ну и когда твои друзья вернутся? Когда ты их ждешь?
К. пожал плечами.
— Спроси его еще раз, — приказал офицер, отворачиваясь. — Спрашивай, пока не ответит. Пусть расскажет, когда его друзья вернутся. Пусть расскажет, когда они здесь были в последний раз. Может, он немой? Проверьте. Проверьте, идиот он или только прикидывается.
Солдат, который держал К., взял его сзади за шею двумя пальцами и пригнул вниз, так что К. упал сначала на колени, а потом уткнулся лицом в землю.
— Слышал, что приказал офицер? — спросил он. — Вот и рассказывай. Все расскажи, что знаешь. — Он сорвал с головы К. берет и вдавил его лицо в глину. Расплющенными губами и носом К. почувствовал влажный вкус глины. Он вздохнул. Его подняли, поставили на ноги. Он не открыл глаз. — Рассказывай о своих дружках, кончай валять дурака, — приказал солдат.
Он не открыл глаз. — Рассказывай о своих дружках, кончай валять дурака, — приказал солдат.
К. покачал головой. Его изо всей силы ударили в живот, и он потерял сознание. Солдаты были уверены, что здесь спрятаны запасы продовольствия и оружия, и весь день их искали. Сначала они прочесали участок вокруг водоема, потом двинулись вверх и вниз по реке. У одного из солдат был прибор — наушники, черная коробка, он медленно продвигался по глинистому берегу, водя по земле палкой. Нашли тыквы — наверное, все до одной, солдаты носили их к краю огорода и сбрасывали в кучу. Эта находка еще больше убедила их, что здесь много чего спрятано. («Иначе зачем им было оставлять здесь эту обезьяну?» — услышал К.)
Его снова хотели допрашивать, но поняли, что он слишком слаб. Дали ему чаю, он его выпил, и тогда они начали убеждать его.
— Ты же едва жив, — говорили они. — Погляди на себя. Погляди, как с тобой обходятся твои друзья. Им плевать на тебя. Ты хочешь домой? Мы отвезем тебя домой, ты начнешь новую жизнь.
Его посадили, прислонив к колесу «джипа». Кто-то поднял его берет и бросил ему на колени. Дали ломоть мягкого белого хлеба. Он проглотил кусок, согнулся, и его вырвало — и хлеб, и чай.
— Э, бросьте вы его, — сказал кто-то, — он того и гляди отдаст богу душу.
К. вытер рот рукавом. Солдаты стояли вокруг него; он чувствовал — они не знают, что делать.
И он заговорил.
— Вы меня не за того принимаете, — сказал он. — Я спал, а вы меня разбудили, вот и все. — Но они ничего не поняли.
Расположились солдаты в доме. Поставили в кухне собственную плиту, и скоро до К. донесся запах стряпни с помидорами. На веранде кто-то повесил транзистор; воздух наполнился нервными электрическими ритмами, ему от них стало тяжко и тревожно.
Его отвели в спальню в конце коридора, положили на сложенный вчетверо кусок брезента, накрыли одеялом. Дали ему теплого молока и две таблетки — сказали, что это аспирин: на этот раз его не вырвало. Потом, когда уже совсем стемнело, молоденький солдат принес ему тарелку еды.
— Попробуй, может, хоть немного съешь, — сказал он и посветил фонариком на тарелку. К. увидел две сосиски, политые густым соусом, и картофельное пюре. Он покачал головой и отвернулся к стенке.
Солдат оставил тарелку у его постели: «Может, все-таки надумаешь». Больше его не тревожили. Он задремал ненадолго, ему мешал запах еды. Наконец он встал и отнес тарелку в угол. Часть солдат сидели на веранде, часть в гостиной. Они болтали и смеялись, но света не зажигали. Утром из Принс-Альберта прибыла полиция с собаками — искать подземные ходы и спрятанные припасы. Капитан Остхёйзен сразу же узнал К.
— Разве такую образину забудешь? — сказал он. — Этот голубчик убежал из Яккалсдрифа в декабре. Его зовут Михаэле. Как он вам назвался?
— Михаэлом, — ответил офицер.
— Он не Михаэл, а Михаэле, — сказал капитан Остхёйзен и ткнул К. башмаком под ребро. — Ничего он не умирает, у него всегда такой вид. Верно, Михаэле?
И К. снова отвели к водоему, и он глядел, как собаки рвутся с поводков и, скуля от нетерпения, рыщут вдоль берега, солдаты едва за ними успевают, но единственное, что им удалось найти, — это несколько заячьих и ежиных нор. Остхёйзен стукнул К. кулаком в висок.
— Ах ты, обезьяна! — сказал он. — Морочить нас вздумал?
Собак снова загнали в фургон. Никому уже не хотелось больше искать. Молодые солдаты стояли на солнышке, пили кофе и болтали.
К. сидел, свесив голову между колен. В мыслях была полная ясность, но голова кружилась, и он ничего не мог с собой поделать. Изо рта стекала струйка слюны — ну и пусть, ему все равно.